Идет охота на волков…

Дурацкий сон, как кистенем,
Избил нещадно:
Невнятно выглядел я в нем
И неприглядно.

Во сне — <и> лгал, и предавал,

И льстил легко я…
А я <и> не подозревал
В себе такое!

…Еще — сжимал я кулаки

И бил с натугой, —
Но мягкой кистию руки,
А не упругой…

Тускнело сновиденье, но

Опять являлось:
Смыкал я веки — и оно
Возобновлялось!

…Я не шагал, а семенил

На ровном брусе,
Ни разу ногу не сменил —
Трусил и трусил.

Я перед сильным — лебезил,

Пред злобным — гнулся…
И сам себе я мерзок был —
Но не проснулся.

Да это бред — я свой же стон

Слыхал сквозь дрему!
Но — это мне приснился он,
А не другому.

Очнулся я — <и> разобрал

Обрывок стона,
И с болью веки разодрал —
Но облегченно.

И сон повис на потолке —

И распластался…
Сон — в руку ли? И вот в руке
Вопрос остался.

Я вымыл руки — он в спине

Холодной дрожью!
…Что было правдою во сне,
Что было ложью?

Коль этот сон — виденье мне, —

Еще везенье!
Но — если было мне во сне
Ясновиде́нье?!

Сон — отраженье мыслей дня?

Нет, быть не может!
Но вспомню — и всего меня
Перекорежит.

А после скажут: «Он вполне

Все знал и ведал!..» —
Мне будет мерзко, как во сне,
В котором предал.

Или — в костер! Вдруг нет во мне

Шагнуть к костру сил, —
Мне будет стыдно, как во сне,
В котором струсил.

Но скажут мне: «Пой в унисон —

Жми что есть духу!..» —
И я пойму: вот это сон,
Который в руку!

<До 1978>

«Зарыты в нашу память на века…»