Идет охота на волков…

Я оглох от ударов ладоней,
Я ослеп от улыбок певиц, —
Сколько лет я страдал от симфоний,
Потакал подражателям птиц!

Сквозь меня многократно просеясь,

Чистый звук в ваши души летел.
Стоп! Вот — тот, на кого я надеюсь,
Для кого я все муки стерпел.

Сколько раз в меня шептали про луну,

Кто-то весело орал про тишину,
На пиле один играл — шею спиливал, —
А я усиливал, усиливал, усиливал…

На «низах» его голос утробен,

На «верхах» он подобен ножу, —
Он покажет, на что он способен, —
Но и я кое-что покажу!

Он поет задыхаясь, с натугой —

Он устал, как солдат на плацу, —
Я тянусь своей шеей упругой
К золотому от пота лицу.

Сколько раз в меня шептали про луну,

Кто-то весело орал про тишину,
На пиле один играл — шею спиливал, —
А я усиливал, усиливал, усиливал…

Только вдруг: «Человече, опомнись, —

Что поешь?! Отдохни — ты устал.
Это — патока, сладкая помесь!
Зал, скажи, чтобы он перестал!..»

Все напрасно — чудес не бывает, —

Я качаюсь, я еле стою, —
Он бальзамом мне горечь вливает
В микрофонную глотку мою.

Сколько лет в меня шептали про луну,

Кто-то весело орал про тишину,
На пиле один играл — шею спиливал, —
А я усиливал, усиливал, усиливал…

В чем угодно меня обвините —

Только против себя не пойдешь:
По профессии я — усилитель, —
Я страдал — но усиливал ложь.

Застонал я — динамики взвыли, —

Он сдавил мое горло рукой…
Отвернули меня, умертвили —
Заменили меня на другой.

Тот, другой, — он все стерпит и примет,

Он навинчен на шею мою.
Нас всегда заменяют другими,
Чтобы мы не мешали вранью.

…Мы в чехле очень тесно лежали —

Я, штатив и другой микрофон, —
И они мне, смеясь, рассказали,
Как он рад был, что я заменен.

1971

«Поздно говорить и смешно…»