Идет розыск (журнальный вариант)

— Нет вопроса! — бодро откликнулся Коменков. — Генка вернется только в семь, после работы. Ключи тут. — Он похлопал себя по карману и лукаво подмигнул. — А у меня есть тоже деловой разговор, только в другом месте. Так что на время расстаемся, и все дела. Принято? Лишь последней электричкой Рая уехала из Москвы, а сильно подвыпивший Глинский, подхватив такси, направился к себе, по дороге пытаясь сообразить, как ему завтра доставить в Москву собственную «тачку».

В подъезде дома его размышления были не очень вежливо прерваны. Глинский попытался было сопротивляться. В результате, слегка помятый, он очутился уже в совсем другой машине и был доставлен на Петровку.

А утром злой, невыспавшийся, но вполне протрезвевший, Глинский предстал перед Лосевым, Под глазом у него растекался фиолетовый с желтыми подпалинами синяк.

— Так-так, — насмешливо сказал Виталий, — Что-то неважный у вас вид, Глинский. Плохо спалось после всех попоек?

— Не ваше дело, — отрезал Глинский. — На каком основании меня задержали, извольте сообщить.

— Вас арестовали, а не задержали. На основании санкции прокурора. Отвечать на вопросы будете?

— Спрашивайте, спрашивайте, — снисходительно разрешил Глинский. — По мере сил буду отвечать.

— Что ж, попробуем, — согласился Лосев. — И для начала очертим круг ваших знакомых. Даже два круга. Вот первый. Маргариту Евсеевну знаете?

— Ну, допустим, знаю. Что из этого?

— Веру тоже знаете, Хрисанову?

— Знаю.

— А Раю?

— Вы что, — насмешливо поинтересовался Глинский, — по моим амурным делам специализируетесь? С кем, значит, спал, да? А я, знаете, джентльмен и на такие вопросы…

— Какой вы джентльмен, я знаю, — невольно сорвавшись, угрожающе сказал Лосев и, досадуя на себя, уже ровным тоном переспросил: — Так Раю знаете? Глинский бросил на него настороженный взгляд.

— Знаю, — коротко ответил он.

— Пока все, — заключил Лосев. — По первому кругу знакомств. Теперь второй круг. Шанина Диму знаете?

— Представьте себе, знаю, — с вызовом ответил Глинский.

— Бобрикова?

— Тоже знаю.

— Нину Сергеевну?

— Знаю.

С каждым новым именем настроение Глинского все больше портилось. Он начинал злиться и трусить тоже. Лосев делал вид, что ничего не замечает, и все так же спокойно и ровно продолжал спрашивать.

— А Льва Константиновича знаете?

— Знаю… — В голосе Глинского впервые мелькнула неуверенность.

— Виктора Коменкова?

— Ну, к этого знаю. Что из того?

— А вы не догадываетесь?

— Даже не собираюсь догадываться. И вообще… — Глинский все больше начинал нервничать. — Бросьте ваши дурацкие вопросы. Я вам могу еще сотню знакомых назвать.

— Не надо. Пока хватит, — возразил Лосев. — Это ведь не только круг ваших знакомых, но и — круг известных нам дел, точнее, преступлений. И вы все прекрасно уловили, не притворяйтесь.

— Вы мне лучше загадки не загадывайте, — угрожающе произнес Глинский. — А то я вообще больше слова не скажу, увидите.

— Ладно, — покладисто, даже охотно согласился Лосев. — Не буду загадывать загадок. — И, неожиданно вынув из папки изготовленную Глинским доверенность, резко спросил: — Вы писали? Глинский бросил взгляд на бланк, секунду помедлил, потом нахально посмотрел на Виталию, с вызовом сказал:

— Ну, допустим, я.

Лосев вынул вторую доверенность.

— А эту?

— Ого! Какая коллекция! Ну, и эту писал.

— Такое признание делает вам месть, Глинский, — усмехнулся Виталий. — Выходит, сообразили, что отпираться бесполезно?

— Что я сообразил, вес не касается.

— Ладно. Так кто же вам платил за эту работу?

— Никто. Так, знаете, баловался, — насмешливо ответил Глинский.

— Ну, побаловались и кому отдали?

— Выбросил, И кто-то, видимо, подобрал.

— Так. Значит, на вопросы отвечать не желаете?

— А вы это только что сообразили?

— А вы сообразили, почему прокурор дал санкцию на ваш арест? Это был для Лосева тот редчайший случай, когда человек оказался до такой степени враждебен и ненавистен ему, внутренне неприемлем, что контакт с ним никак не возникал, просто не мог возникнуть. И Виталий сам начинал злиться и нервничать.

— Скажите, Глинский, почему вы работаете вахтером?

— К вашему сведению, у нас любой труд почетен.

— А какое у вас образование?

— Вас не касается. Впрочем… Кончил педагогический. Так сказать, учитель.

— Почему же стали вахтером, интересно?

— Почему вахтером? — снисходительно переспросил Глинский. — Пожелал. Больше, знаете, свободного времени… для самообразования. И вообще, — он пожал плечами, — я устроен так, что карьеру делать не хочу. У меня другие радости в жизни. Вот, например, женщины. Это прекрасно!

— И деньги?

— И деньги, — охотно согласился Глинский, ехидно блестя глазами. — Вам это, конечно, чуждо, я понимаю.

— Почему же? Но вахтер получает мало.

— Зато остается время для приработков.

— И вы своей жизнью довольны?

— Вполне. Только оставьте меня в покое.

— Исключается. Самой вашей жизнью. Входит, так сказать, в условие. И при таких условиях жизнь ваша не так уж привлекательна, мне кажется. Скажите, у вас еще не было судимости? Мы не успели проверить.

— Можете не проверять. Не было.