Иди через темный лес. Вслед за змеями

Финисту казалось: они ходят кругами. Стены выступали из тьмы на расстоянии вытянутой руки и исчезали за спиной. Он хотел коснуться их пальцами, ощутить кожей, что они – камень, металл или стекло, но ладонь наткнулась на незримое препятствие, онемела и бессильной плетью повисла вдоль тела. Он выругался сквозь зубы, и пузырьки воздуха потянулись вверх юркой стаей рыбок.

– Даже не пытайся, – через плечо бросила Соколица, серьезная и сосредоточенная.

Финист поежился. Ему не по себе было подчиняться, быть слепым и ведомым. Это он указывал путь сквозь лес – или создавал его там, где хотел. Это он знал, как найти неприятности и как их играючи избежать. Даже в живом мире он освоился легко и быстро и привык, что это у него искали помощи – и он помогал. Пусть назначая высокую цену или насмешничая и издеваясь, но не помочь он не мог. Что-то прежнее, мертвое, почти позабытое все еще откликалось в груди и тянуло за собой.

Инстинкт быть героем – только вот его история давно закончилась, всего и оставалось, что выживать на осколках чужих.

Правда, и в своей истории он не был бесстрашным витязем – может, потому и удалось ему выжить и приспособиться, дождаться шанса и переломать себя, чтоб не упустить его из рук?

Теперь надломы болели, а разочарование едкой солью жгло и без того болезненные раны.

– Почему она меня сделала ключом?

Онемение медленно спадало, и Финист принялся разминать руку, постоянно морщась.

– Может, потому что я здесь добровольно, а ты – нет. Может, потому что она уверена, что ты не справишься и не выберешься. Откуда я знаю? Мне казалось, что ее можно понять – хоть как-то, хоть с трудом разобрать ее логику, но… но надо было креститься.

Она тихо хмыкнула себе под нос.

– Говорят, – вполголоса продолжила Соколица, не оборачиваясь, – если в лабиринте все время сворачивать в одну сторону, то можно выйти к его центру. Вот и проверим. Главное, чтоб не минотавр нас поджидал.

Финист промолчал. Здесь он был беспомощен и бесполезен, и язык отнимался, и яд отравлял его самого. Бусиной по тонкой нитке судьба влекла его вниз и вниз, и не было, просто не было ни выхода, ни даже возможности его. Не так ли чувствовала себя Соколица в лесу: куклой в чужой игре?

Стены лабиринта разошлись в стороны, налились чернильной тьмой и сотнями зеркал отразили силуэт Финиста – согбенный, усталый, жалкий. Краем глаза заметив, что одно из отражений двигается не одновременно с ним, он поспешил опустить голову и смотреть только на сапоги, размытые черной дымкой.

Финист не сразу заметил, что остался один, что Соколица исчезла, отгороженная от него зеркальным лабиринтом. Неподвижное мертвое сердце разнылось от дурного предчувствия. Он шел среди сотен своих теней, и даже то, что замечал против воли, его тревожило: черные зеркала перевирали его образ, изменяли до гротеска, то уродуя, то, наоборот, превращая в сиятельного красавца. Финист посмеялся бы, но горло пересохло.

Лабиринт зеркал закончился тупиком, и с черной глади навстречу Финисту шагнул он сам – молодой еще, с глазами ясными и синими, как небесная глубь. Тихо звенела тонкая кольчуга из серебряных и золотых колец, столь мелких, что не различить их узор. На широком кожаном поясе висел меч. Финист сглотнул. Он и забыл, как и когда потерял его. Ладонь разболелась от призрачного воспоминания о шершавой рукояти. Пальцы судорожно сжались сами собой.

Зазеркальный Финист улыбнулся ему, как старому другу, тепло и любезно.

– Легче пера, да не каждому под силу, – говорил он как далекое эхо, уже утратившее всякое подобие человечьего голоса, сохранившее только слова. – Может вознести, может и на дно низвергнуть. Что я?

– Игра в загадки? Этого стоило ожидать. – Финист криво усмехнулся, потрепал свое юное отражение по плечу, но оно даже не шелохнулось, и улыбка так и осталась на лице. – Извини, но я слишком стар, чтоб в такое играть.

Он развернулся, чтоб среди зеркал отыскать другой путь, но и там, за его спиной, стоял юный двойник и огромное черное зеркало перегораживало коридор. Финист видел свое смутное отражение позади двойника, но не мог различить деталей, словно зеркало само не знало, что ему отражать.

Юный Финист вздохнул и продолжил, голос зазвучал громче и грубее:

– Могу обещать любовь прекрасной девы и княжьи богатства, исполнение желаний и безмятежный покой, но обещания не исполняю. Что я?

Трещина со звоном перечеркнула зеркало, прямо по отражению, и Финист пополам согнулся от внезапной боли, ослепительной и резкой. Словно мечом разрубили, только боль не унималась, не обрывалась блаженным небытием. Он через силу выпрямился, жадно хватая ртом черный воздух, и напоролся на терпеливый, даже сочувственный взгляд двойника. Он снова открыл рот, но Финист вскинул руку:

– Стой! Стой… Я, кажется, знаю. Это надежда.

Двойник улыбнулся и поблек, сделался полупрозрачным, как и зеркало позади него.

– Будь осторожен, – прошептал он прежде, чем исчезнуть. – Три попытки есть у тебя, и одну из них ты уже истратил.