Иди через темный лес. Вслед за змеями

Девочки. Нескладного, хмурого подростка. Она почти все время сидела ко мне спиной, только оглянулась коротко и зло, когда я приблизилась с улыбкой и приветствием. Светлые глаза, пушистые, спутанные волосы. Кто она? Почему мне нестерпимо хочется ее узнать?

Почему сердце начинает бешено колотиться, стоит мне нарисовать перед глазами ее образ?

– Ма… Маррр… – Я еле ворочала языком, подбирая звуки, как пароль к сейфу. Имя было знакомым, оно перекатывалось на языке, готовясь легко сорваться с него, прозвенеть и раствориться в воздухе. – Марррь… Марья!

Воспоминания накрыли меня лавиной, и я упала на землю, сдавливая голову, словно вес их был вполне ощутим. Я заставила себя думать только о дыхании, чтобы не свихнуться: вдох-выдох, горло дергается, словно от тошноты или подступающих рыданий, вдох-выдох. Когда унялась головная боль и перед глазами перестали расходиться цветные круги, я честно призналась себе: да, я действительно искренне не хочу найти Марью, не хочу, чтобы она вернулась в мою жизнь.

Но я должна: ведь она моя сестра.

В зародыше задавив подступающий истерический всхлип, я поднялась и шагнула вперед. Иллюзии и обиды осыпались с меня как шелуха, обнажая ядрышко, семя, забытое с детства, – привязанность к сестре. Мысли стали чисты и ясны, я больше не сомневалась ни в чувствах, ни в желаниях – впервые за долгое время. Я верила – еще не все потеряно и темный лес не более, чем испытание и для меня, и для Марьи. Если мы выберемся отсюда, если я проведу ее сквозь мороки, туманы и трясины, то и с бедами и обидами мы справимся.

Мгла медленно светлела и расступалась, и чем сильнее становилась моя решимость пройти до конца путь через темный лес, тем ярче разгорался впереди свет, пока в огненном ореоле не проступил силуэт высокой девушки.

И у нее было мое лицо.

21 Очищающее пламя

– Я знаю, зачем ты пришла.

Ее голос был похож на потрескивание раскаленных углей или на птичий клекот, зарождающийся глубоко в груди. Звуки дрожали, дробились и не складывались в слова, но я все равно понимала ее.

Жар-птица не походила ни на птицу, ни на человека. Она была воплощенный огонь, яростный, ослепляющий, но здесь, в медленно погибающем осколке рая, он не мог ни осветить, ни согреть. Жар-птица полыхала, языки пламени – ее оперение – переливались багряным и золотым, но в паре метров от нее я не чувствовала ничего, кроме промозглого тумана и легкой мороси, оседающей на лице и одежде.

– И зачем же? – Я скептически хмыкнула и скрестила руки, едва сдерживая желание с головой закутаться в плащ, скрыться от прожигающего взгляда жар-птицы.

– За путеводным светом.

На мгновение в огненном ореоле проступил человеческий силуэт, девушка, носящая мое лицо как неподвижную маску из резного дерева, неумело повела плечами. В следующий миг снова огромная птица трепетала среди пламенного зарева.

Я только неопределенно хмыкнула. Огненная птица пугала меня, хотелось зажмуриться и с воплем бежать обратно, в густую черноту леса, к голодным скрипучим деревьям, тянущим к тебе узловатые ветки – только бы не оставаться здесь, лицом к лицу с жуткой птицей, воплощенным пламенем, в котором то и дело мелькает твое лицо.

– Ты всегда все знаешь? – Фраза прозвучала с неуместным вызовом и насмешкой, я снова за глупой бравадой пыталась скрыть пожирающий меня ужас.

Пламя отрицательно качнулось, снова затрещало.

– Мне ведомы лишь желания тех, кто ищет меня. Кто бы ни ступил на черную тропу в мой заброшенный сад, открывает мне свое сердце.

Я вспомнила скелет безымянной влюбленной девочки под комковатой землей и черными прелыми листьями, изувеченный костяк ее сестры. Вспыхнул гнев, маленьким комочком пламени обжигая меня внутри, испепеляя страх, и дрожащим от злости голосом я выдохнула:

– Это ты решаешь, кому дойти до тебя, а кому сдохнуть и остаться гнить в лесу?

Огненная птица с большими печальными глазами чуть качнула головой, неуверенно шевельнула крыльями. Она сострадала каждому, кто решился шагнуть в черноту, кто мотыльком полетел к ее убийственному пламени. Она горевала и по девочке, чьи кости стали флейтой с горестным голосом, и по ее сестре, чье сердце оказалось чернее самого темного леса, и по тому безымянному, который кругами бродил по тропе, теряя силы, пока не опустился на листья иссушенной мумией. Она горевала и по мне, забывшей все и всех, продравшейся сквозь воспоминания и иллюзии, – и, пожалуй, по мне она горевала больше.

Жар-птица оплакала бы нас всех, но огонь не умеет плакать.

Я поняла это, и гнев исчез, осыпался с меня пеплом, оставляя только усталость.

– Раз ты знаешь, что мне нужно твое перо, дай мне его.

Из пламени снова проступило мое лицо, отрешенное и безучастное.

– Оно нужно не тебе. – Губы огненной девушки не шевелились, и мне все больше казалось, что я так и лежу на черной тропе, уже наполовину заметенная листьями, и мороки древнего леса сводят меня с ума. – Та, что отправила тебя за ним, все равно не извлечет из моего пера ни света, ни силы…

– Она обещала мне помощь взамен на него. Я принесу ей перо, а остальное – проблемы самой Василисы!