Иди до конца

Жигалов и слышать не хотел о скандале. Кому не известно, что молодые экспериментаторы открывают новые факты, а новые объяснения, согласно старым своим теориям, дают видные теоретики? К тому же все бумаги по защите сегодня ушли в ВАК. Посылать вдогонку протест — вроде себя самого высечь!

— Вам будет приятнее, если посекут другие? — ехидно поинтересовался Щетинин. — Поймите, скандала не избежать. К науке, как к невесте, надо подходить только с чистыми руками. Неужели вам не ясно, что поступок Черданцева безобразен?

Жигалов озадаченно мотал головой.

— Положеньице! И ведь объясняли ему, чтоб не лез в работу Терентьева, нет, проник украдкой! У меня такая мысль, Михаил Денисович: оформим Терентьева вторым руководителем, с запозданием, правда, но ничего. Тогда и заимствований никаких. Все ведь знают, что практически он консультировал Черданцева. Не думаю, чтоб Терентьев заупрямился, Единственная встретится трудность — бухгалтерия, страх они не любят выплачивать задним числом вознаграждение за руководство.

— Терентьев, конечно, не заупрямится, — согласился Щетинин. — И с бухгалтерией, думаю, вы справитесь. Но вот как вам удастся справиться с собственной совестью?

Жигалов откинулся на спинку кресла и с достоинством поглядел на Щетинина.

— Не соображаю, как вас понимать?

— А вот так и понимайте, как я сказал, — отрубил Щетинин. — В институте ходят слухи о вашем особом отношении к Терентьеву. Принимали его на работу вы без энтузиазма, недавно объявляли его тему исчерпанной. А теперь собираетесь прикрыть своим авторитетом, что без разрешения использовали еще не опубликованную его теорию. Странно, но всем бросается б глаза: недолюбливаете вы Терентьева.

Жигалов не прерывал Щетинина. Реабилитированных кругом становилось все больше, их наперебой старались устроить получше, давали им квартиры, но скупились на пенсии и должности. Даже в их институте таких людей было с десяток. Создавать себе славу фрондера, прущего против потока, Жигалов не хотел. Начинается с упреков в личной антипатии, а кончится подозрением в противодействии партийной линии, думал Жигалов. Он улавливал угрозу в словах Щетинина. Директор не раз в своей жизни наблюдал, как крохотный личный укор вдруг вырастал в ошеломляющее политическое обвинение. Правда, время сейчас мало благоприятствовало подобным поворотам событии, но Жигалов не мог за несколько лет расстаться с тем, что вдалбливалось в него десятилетиями. Он понемногу усваивал новые взгляды, но не забывал и старых страхов.

Не глядя на Щетинина, Жигалов сказал: — Кому-кому, а уж вам бы, Михаил Денисович!.. Вы же хорошо осведомлены об истинном моем отношении к Терентьеву. Ладно, дайте мне денек-другой пораскинуть мозгами. Шутак, жалко, сегодня уехал, такие непростые вопросы без него решать!

Щетинин удалился, торжествуя. Его намек на скрытое недоброжелательство Жигалова к Терентьеву был меток. Жигалов, конечно, обеспокоен. Он теперь будет думать об одном: как бы доказать свое уважение к Терентьеву, ничего другого не остается.

Жигалов, однако, размышлял не об этом.

— Черданцев, Черданцев! — вздыхая, бормотал Жигалов. — Столько надежд было на его диссертацию! Высечь бы его, да побольнее, ах, неприятный же человек!

Он еще долго бормотал себе под нос, тяжело поворачиваясь в кресле, потом взялся за телефоны. План его был прост, но выполнить его было не просто. «По запарке» могли опорочить и найденные диссертантом результаты, допустить такое было нельзя. И не потому, что пришлось бы крепко поссориться с Шутаком, хоть и это было неприятно, но и по иным, более глубоким причинам: Жигалов не хотел идти против себя, унижать то главное свое достоинство, за которое его ценило начальство и терпели строптивые ученые, мало ладившие и с прежними, до него, директорами. Этим главным своим достоинством он считал умение прислушиваться к запросам производства.

И до Жигалова в институте разрабатывались время от времени чисто промышленные темы, но все это шло на задворках науки, где-то у второстепенных работников — ведущие доктора мало интересовались промышленностью. «Прикладная химия еще не технология», — любили говорить в институте. Шутак ругался, но никого переломить не сумел. Жигалов оказался настойчивей. Он затеял переписку с заводами, посылал докторов в командировки, устраивал совместные с практиками испытания в цехах. Диссертация Черданцева больше, чем любая другая работа, всеми корнями уходила в заводскую технологию, недаром ею так заинтересовались на производстве. Личные свары личными сварами, а цех цехом, цеху надо было помогать. Свары должны затихнуть в институте, ни в коей случае их не выводить за ворота, а проделанной работе — простор.

— Личности, личности! — бормотал Жигалов, набирая номер. — Всеобщую войну разожгут из-за личностей. Интересно, что присоветует Михаил Аркадьевич? Со Степаном Кондратьевичем тоже придется проконсультироваться. Эх, не ко времени умчался Шутак: он бы выдал Щетинину со всеми его Терентьевыми!..