Иди и не греши

— Владыка был со всем этим полностью согласен, — сказал Дионисий. — Но не в плане репрессий, а в том смысле, что такой ценный кадр надо поскорее воцерковлять.

Дима тяжело вздохнул.

— Ты по-прежнему в смятении? — спросил Дионисий, глядя на него с интересом.

— А что? — спросил Дима. — Хочешь дать мне рекомендацию?

— Нет, но я хочу знать, что ты сам об этом думаешь?

Дима пожал плечами.

— Нет, монахом я себя по-прежнему не ощущаю, — признался он. — Но теперь я все чаще думаю, а кто из нашей братии может сказать, что он себя ощущает стопроцентным монахом?

— Ну, ну? — с усмешкой проговорил Дионисий.

— Может, нечего мне выпендриваться, — сказал Дима. — Приму постриг, уйду в затвор, а там, как Бог даст.

— Я ведь не шучу, — перестал улыбаться Дионисий. — Мне бы и самому хотелось, чтоб ты наконец определился. Приняв сан, ты бы мог оказать много пользы церкви. Сам ведь знаешь, что нынче за пастыри. Невежество, это самое меньшее, в чем их можно упрекнуть.

— Архиереи есть еще хуже, — сказал Дима. — Может, мне сразу о белой шапке подумать?

— Не юродствуй, — буркнул Дионисий.

— Я не шучу, отче, — сказал Дима. — Если я буду монахом, то никак не в сане. Не затвор, так дальний скит, пустыня, вот что мне надо, понимаешь?

Дионисий чуть усмехнулся, но пожал плечами и сказал:

— А что тебе препятствует в этом?

— Но вам-то от меня не этого надо, — сказал Дима. — Вы же из меня функционера желаете слепить. А я спасаться хочу.

— Ну, хорошо, — сказал Дионисий. — Вон, отец Никодим в сущую глушь забрался, приход открыл. Иди к нему псаломщиком, чем тебе не пустынь?

— Я не понял, — сказал Дима. — Так ты от меня отделаться хочешь, что ли?

— Я хочу одного, — сказал Дионисий. — Чтоб ты решение принял. Это же детство какое-то, того хочу, этого хочу… Хотеть, милый друг, надо одного, исполнять волю Божию. Разве не так?

Дима пожал плечами, возразить было нечего.

— Я и сам это чувствую, — сказал он виновато. — Никак не могу понять, что за бес во мне сидит и из монастыря гонит? Ведь я только потому здесь живу, что каждый момент могу собраться и уехать. А как свалится на меня обет послушания, так я свихнусь просто.

Дионисий понимающе кивнул.

— Я, кажется, знаю, что это за бес, — сказал он.

— Да? — покосился на него Дима.

Дионисий без слов протянул ему телеграфный бланк. Дима удивленно взял его и прочел телеграфный текст: «ПРИЕЗЖАЙ. ЛИЗА».

— Откуда это у тебя? — взволнованно спросил он.

— Вчера пришла, из Москвы, — сказал Дионисий.

— Чего же ты сразу не отдал?

Дионисий улыбнулся.

— Думал, может, успею тебя монахом сделать.

Дима неуверенно хмыкнул.

— Но это же… Это же другое совсем…

— Поедешь? — спросил Дионисий.

Дима посмотрел на него виновато.

— А ты благословишь? — спросил он.

— Ты мое отношение знаешь, — сказал Дионисий. — Эта подруга тебя каждые три месяца к ноге вызывает. Для замужней женщины в этом есть некоторое излишество, ты не находишь?

— Отец, это мой друг, — сказал Дима со вздохом. — Очень близкий друг.

— Верю, — сказал Дионисий, кивнув. — Только можешь ты с ней наконец решить, в каком ключе будет развиваться, ваша дружба? Ведь ты же до сих пор ждешь, что она разведется и придет к тебе, да?

Дима нахмурился.

— Интересное предположение, — пробормотал он.

— Ты спрашивал, что за бес тебя смущает, — сказал Дионисий. — По-моему, мы этот вопрос решили.

Дима задумчиво кивнул.

— Может быть, — сказал он.

— Так что, езжай, — сказал Дионисий. — Вы ведь целую неделю не виделись, поди, соскучились уже.

Дима покачал головой.

— Не то, отец, не то… Это необычная телеграмма, и там что-то произошло. Я должен ехать, и я не знаю, решится ли этот вопрос там окончательно.

Дионисий некоторое время смотрел на него с укором, потом усмехнулся:

— Что же с тобой поделаешь, — сказал он. — А знаешь, что мне владыка на ушко сказал? Говорит, если бы был Димитрий монахом, он бы завтра же его своим секретарем сделал.

— Избави Господь, — сказал Дима с чувством.

— Ладно, — вздохнул Дионисий. — Иди, собирайся. Скажу Киприану, чтоб он тебя на ночной поезд подбросил. Деньги возьми у эконома, я распорядился благословить тебя умеренной суммой.

— Ты что же, заранее уже знал? — подивился Дима.

— Я тебя вычислил, — сказал Дионисий с улыбкой.

Дима направился к выходу и вдруг вспомнил:

— Слушай, отец, а монеты ведь так и не нашли, а?

— Ступай, — повысил голос Дионисий. — Хватит с нас приключений.

В состоянии душевного волнения Дима вернулся в келью и стал собирать свою дорожную сумку. Телеграмма действительно была необычна, и, помня их расставание, он был готов предположить все что угодно. Кровавые события последней недели вдруг куда-то ушли, открыв перспективы совсем другого плана, и он уже думал только об этом. Когда мысли о предстоящей встрече переполнили его, Дима понял, что это не нормально, бросил сумку и отправился к отцу Феодосию.

Старец сидел в своей келье, мирно почитывая книжку, с очками на носу и на вошедшего Диму взглянул с некоторой оторопью.

— Случилось что, миленький?

— Убийцу поймали, — сказал Дима.

— Про это я уже слышал, — улыбнулся отец Феодосий. — Говорят, ты там себя героем проявил.