Иди и умри

Лукину на миг показалось, что, не сделай он сейчас пару шагов назад, Струге его достанет.

– Опомнитесь, судья! – побагровел председатель. – Вы с кем сейчас разговариваете?!

– Вам честно ответить или слукавить?

– Николаев! – выходя из себя, развернулся к Виктору Аркадьевичу Лукин. – Что у вас здесь за бардак?!

– До вашего приезда не было! – Струге сошел с рельсов, и теперь все с ужасом представляли, что может произойти дальше. Сразу после того, как разговор принял крутой поворот, в дверях кабинета появились все, кто был удален от приватной беседы. Понятно, что количество свидетелей того, как хамят самому Игорю Матвеевичу, удесятерилось.

– Я буду ставить вопрос о вашем поведении на квалификационной коллегии! И предложу совету судей рассмотреть вопрос оскорбления вами председателя областного суда!

Лукин вынул тубус с валидолом и закинул таблетку в рот. Все знали, что с сердцем у председателя все в порядке, в противном случае, учитывая возраст, Лукину требовался бы не валидол, а нитроглицерин. Или, на худой конец, валокордин. Сам же Лукин это почему-то в расчет не брал. Весь фокус заключался в том, чтобы присутствующие видели, до какого состояния тот или иной хам своим бесчестным поведением довел Игоря Матвеевича. Ему плохо.

– Ну, мне в Верховный суд тоже дорога не закрыта, – буркнул, успокоившись так же внезапно, как и вспыхнул, судья.

И направился к вешалке одеваться.

– Куда это вы? На самолет? – с сарказмом в голосе выдавил Лукин. Он почему-то тоже успокоился.

– Нет, я в больницу, – ответил Струге. – Во-первых, у меня шок от нападения. Во-вторых, стресс от вашего крика. Мне необходимо медикаментозное вмешательство. Укол от столбняка, стопку валерианки. Мне очень, очень, очень, очень плохо. От понимания того, что вместо поддержки я получил от председателя областного суда нагоняй. Резонно полагаю, что он винит меня в том, что меня не убили.

Вот уже минуту в кабинете, похожем на расстрельную комнату, царило взаимопонимание и лад. Причину такого обоюдоострого спокойствия знали все. Из вынужденной стычки победителем выходит Струге. А после его слов «А завтра на самолет, конечно» все догадались, что Лукин теряет очки в геометрической прогрессии. Струге один из тех, кто знает очень много и молчит до поры. Совершенно очевидно, что, по его мнению, такая пора наступила.

– Вы напрасно так ведете себя, Струге, – миролюбиво протянул Лукин, давая знак Салахову, чтобы тот прикрыл дверь в помещение. – Мы все немного поволновались. Я, в силу своего возраста, чуть сильнее. Вы, в силу обстоятельств, еще сильнее. Теперь, когда шок схлынул, можно говорить спокойно. За вашу жизнь, как и за жизнь любого судьи, я беспокоюсь, и вид этого зала приводит меня в ужас. Отсюда и реакция. Зачем же вам сразу опускаться до оскорблений и угроз? Вы умный человек, Антон Павлович, и прекрасно понимаете, что мои объяснения в Москве окажутся куда более убедительнее ваших. А потому давайте успокоимся и зададим себе один вопрос: кто стрелял и почему?

– Это два вопроса, – заметил Антон, еще до конца председательской тирады понявший ее тему. – И у меня нет ответа ни на один из них.

– Послушайте, быть может, это Кургузов? – вмешался Николаев. – Мы все знаем о письмах и звонках. Возраст, как вы описываете напавшего, подходит, рост, мотивы. Возможно, вы его просто не узнали?

– Если это Кургузов, – вздохнул Струге, – тогда я – испанский летчик.

Одеваться он все-таки не перестал. Отвернувшись от судьи, Николаев развернулся к Лукину.

– Это мог быть Кургузов. Слишком очевидны совпадения.

– Нет, не мог.

Это прозвучало в дверях столь неожиданно, что замолчал даже собравшийся высказать собственное мнение Игорь Матвеевич.

В дверях, привалившись плечом к косяку, стоял заместитель областного прокурора.

– Я же говорил тебе, что твой способ донести до общественности новость о смерти Кургузова – фикция, – криво усмехнулся Антон Павлович. – А ты еще хотел, чтобы городские новости бандит увидел…

– Кургузов, господа, уже двое суток как мертв, – отрезал Пащенко и вошел в зал.

После этого малопонятного диалога Лукин почувствовал себя неуютно. Вокруг что-то происходило, но он был не инициатором этого, а статистом. Более того, он ощущал себя понятым. Это было не по его правилам, и, коротко поприветствовав «прокуратуру», Игорь Матвеевич вышел из «расстрельного» зала. Более он не разговаривал ни с кем. Молча спустился вниз, волоча за собой свиту должностых лиц, молча уселся в одну из «Волг», и вскоре кортеж слился с потоком машин на проспекте Ломоносова. Дело судей – судить. А разбираться – кто кого и за что – забота Пащенко и милиции. Председатель приезжал, потому что не мог не приехать. В суде стрельба, а председатель не приехал! Кто б его понял?

А так – все в порядке. Маленький нагоняй, кусочек сочувствия, «засветка» на месте трагедии, указания, отъезд. Дело сделано. А Антона Павловича Струге Лукину искренне жаль. Что не добили, жаль.