Иди и умри

А сейчас не верить нельзя. Струге говорит, что друг ничего не сказал! Он не сознался!! И его эта сволочь убила! И он теперь один!.. Один, но ненадолго?!

– Вадим, сходи в машину, принеси из багажника монтировку, – тихо попросил, повернув голову к двери, судья. – Только оботри, она липкая и скользкая… И не «светись» сильно…

Когда Пащенко спустился вниз, сжимая в руке обрезок трубы (на СТО делали «развал-схождение», да так и забыли), он клялся себе, что ни за что не отдаст его в руки судьи. Струге мог не задумываясь проломить «джиперу» череп. Кажется, его друг теряет рассудок, и это было объяснимо. Если тебя в течение недели стараются убить, да делают это так упрямо, что начинает раздражать, то клаустрофобия покажется лишь небольшим головокружением. Однако Пащенко терзал себя клятвами напрасно. Он еще не спустился до основания подвала, а до его слуха уже доносилась торопливая речь. И это говорил не Струге…

– …я знать не знал. Генка говорит: «Хозяин велел отморозка к ответу призвать». Я говорю: «Что значит – призвать? И какого отморозка?» Генка объяснил. Отвез меня в кафе, что на Нахаловке, заказал водки и два часа кряду говорил мне, что судья паршивец, адвокат лох, но последний тут ни при чем, он все, что мог, сделал. Сами виноваты, нужно было из Москвы заказывать.

– Подожди, подожди, – говорил в темноте Струге. – Что за хозяин?

Пауза затянулась, и Антон Павлович вынужден был повторить.

– Это отец того, кого вы на шесть лет… Без права переписки…

– Почему без права? Пусть переписывается. А вот когда он Хозяину писать будет, он что на конверте напишет?

– Коровякову Николаю Владимировичу, папе. Улица Вербная, дом семнадцать, квартира семьдесят два. – «Джипер» подумал и добавил: – Тернов, Россия.

Пащенко похолодел одновременно с восклицанием Струге.

– Это тот Коровяков, что в мэрии за начальника департамента по транспорту?!

Ответа слышно не было, но по хмыканью Струге Вадим догадался, что знак согласия парень все-таки подал.

– Вот оно как… Ну, ладно, продолжаем…

– Вот Генка и говорит: «Есть такой Кургузов, он восемь лет назад осужден был, а сейчас освобождается. Хозяин велел встретить его у самых ворот зоны и увезти на дачу под Терновом. И с этого момента от имени Кургузова будем грузить судью. Если он денег за Коровякова не возьмет, сына не освободит и попрет напролом, тогда у нас будет запасной вариант, чтобы последний ход остался за нами. Статья, говорит, у Коровякова поганая. С ней на зону хоть не едь. Если не на этапе Коровякова запрессуют, то в лагере – точно».

– Дальше.

Пащенко уже надоело стоять в собственном подвале с трубой в руке, где любой из соседей, спустившийся вниз за картошкой, обнаруживший заместителя областного прокурора со странным предметом, имел полное право делать о прокуратуре соответствующие выводы. Однако шагов наверху не слышалось, и Вадим Андреевич решил оттягивать момент своего появления до последнего. Пока все шло неплохо для следствия…

– Дальше мы Кургузова встретили, отвезли на дачу к Коровяковым. Я до самого последнего дня не понимал, сколько этот заморыш будет там сидеть. А потом понял…

– Объясни, что ты понял. – Вопрос, достойный судьи и следователя. Заставить подследственного или подсудимого развивать тему без наводящих вопросов, пропитанных подсказками.

– Я на самом деле ничего не знал, – звучал осипший от недавних криков голос молодого человека. – Генка сказал, что Хозяин зовет человека из Питера и этот человек будет за нас делать дело. Нам, как объяснил Хозяин, соваться в эти разборки нельзя, потому что, во-первых, мы перед вами уже «засветились», а во-вторых, в городе мы легко узнаваемы. Генка на карандаше в УБОП местном, так что, если опера телефонный разговор запишут, первым забраслетят Генку. Он у них по линии телефонного шантажа уже фигурирует в полный рост. Одним словом, нашей задачей было лишь Кургузова на даче содержать. А что еще нужно будет сделать, это я только после узнал…

– Рассказывай, – мягко нажал судья.

– Хозяин вдруг позвонил и сказал, что дело сделано, у Струге неприятности. Генка, в отличие от меня, все понял, велел мне и Кургузову одеваться и выходить на улицу. В машине сказал, что поедем на пикничок. Мол, дело заканчивается, все останутся довольны. Хозяин посулил Кургузову тысячу долларов за неудобства… – Голос парня затих, а потом вдруг взорвался с какой-то неведомой страстью: – Да какие неудобства?! Четыре дня пидора холили и кормили!.. Эта погань нажрется, мы приезжаем – он лежит посреди комнаты, вся шкура зассана, как из брандспойта залита!..

«Какая шкура?» – удивился Пащенко.

– Какая шкура? – прошептал Струге.

– Белая, медвежья! У Коровяковых на даче шкура белого медведя в зале лежит.

– Что дальше было?

Снизу потянуло сигаретным дымком, и зампрокурора догадался, что собеседники закурили.

– Дальше меня вырвало… В смысле, сразу после того, как Генка Кургузову бейсбольной битой голову разбил. Звук такой… Как будто дерево о дерево и один из предметов не выдерживает силы удара… Я посмотрел – бита цела.

– А как Генка объяснил убийство Кургузова?