Иди на мой голос

Чертова нога подвела раньше. Боль пронзила мышцу, и я остановилась, согнувшись пополам. Проклятье… Силуэт скрылся. Женщина шмыгнула в какой-то двор.

Переводя дух, я огляделась. Плэнкет-стрит – старая, состоящая, в основном, из запущенных складов и ночлежек. Жили здесь лавочники и нищие студенты. Дворы большей частью были глухими. Мысль ободрила меня: может, дичь сама загнала себя в капкан? Стоило поторопиться, пока она не вылезла оттуда. Собрав силы, я побежала вперед. Кажется, она свернула между бледно-зеленым двухэтажным домом и кирпичной заколоченной развалюхой. И, кажется, мне повезло: через двор не выйти на другую улицу.

Я огляделась, прислушалась. Затаилась где-то? Пространство было голое, мостовая замусорена, ни одного фонаря. И тишина… Две двери заколотили, третья болталась на одной петле. Было бы глупостью соваться туда, дом казался крайне ветхим. Но над входом я различила потускневшую табличку: «Музыкальный магазин Дж. да Понте и Ко».

С верхнего этажа полились звуки фортепианной игры, и я замерла.

Я знала эту мелодию. И я должна была войти в этот дом.

Еще одна смерть в цветочном городе. Давно

Было тихо. Ученицы даже не бегали друг к дружке в комнаты тайком съесть пару конфет. Единственными, кто иногда появлялся в коридорах, были полицейские, но и они, в основном, оставались на верхнем этаже, допрашивали преподавателей.

Их интересовал тот же вопрос, что и всех нас: почему мистер Эпплфорд, самый жизнерадостный учитель гимназии, повесился, не оставив ни записки, ни завещания? Что могло толкнуть его на такой поступок? Был, конечно, слух о его несчастной влюбленности в кого-то из учениц. Но такие слухи ходили про всех.

Я не видела повешенного, но говорили, будто он вырезал у себя на коже ноты ножом для бумаг. Когда он болтался в петле, кровь капала на фортепиано. В это я не верила: в классе не было никакого крюка над фортепиано, вообще ничего, на что можно было прицепить веревку. Да, я не верила. Но почему-то представляла.

Фелис выдирала страницы из старого альбома: как и каждый год, выкидывала часть рисунков. Прекрасных рисунков, которые я выхватывала у нее; иногда мне удавалось сделать это, прежде чем Фелис рвала лист в клочья. Но чаще она оказывалась проворнее. Сегодня я потеряла рисунок, который особенно любила: там были бельчата на сосновой ветке, совсем как живые. Глядя на клочки бумаги, я хотела плакать.

– Не делай так больше, Фелис. Так нельзя!

– Почему? – удивилась она.

Обожженные руки начали выбирать следующую «жертву» в альбоме.

– Они красивые!

– Нет, они не красивые. Они кривые.

Я вздохнула и села на пол рядом.

– Ты могла бы отдавать их мне. Считай, что я камин.

На губах появилась кривая улыбка.

– Камин?

– Ну, ты отдала – и больше не увидишь. Как сожгла.

Фелисия рассмеялась и вдруг порывисто, крепко сжала мою руку.

– Какая ты все-таки чудачка, Лори. Я тебя люблю.

Из коридора мы услышали шаги; я нахмурилась.

– Полиция опять шастает…

Фелис помрачнела.

– Эпплфорд тоже был чудак. Мне его жалко. Я ведь только-только помирилась с ним.

Это было правдой. После трагедии и расставания с Кристофом Фелис, кажется, стала терпимее. Перестала ершиться, даже подарила Эпплфорду на день рождения старинную чернильницу. Правда, она больше вообще не играла Моцарта, но учитель простил ей это.

– Плохой год. – Фелис опустила глаза.

Я кивнула. Она, по-прежнему держа меня за руку, вдруг вздрогнула.

– Слушай…

Кто-то наверху играл на фортепиано. Я вздрогнула и прошептала:

– Полицейским стало скучно?

Почему-то сама я себе не верила, но Фелис, странно бледнея, кивнула.

– Да. Скорее всего.

На следующий день тело вывезли. Еще несколько ночей подряд я просыпалась от фортепианной игры – всегда одной и той же плачущей мелодии. Обычно я закрывала глаза и, перевернувшись, засыпала, но иногда лежала долго. Я вспоминала один из рисунков Фелисии. Капли крови на клавишах фортепиано и болтающуюся под потолком петлю.

* * *

Поднимаясь по лестнице, я осторожно нащупывала ногой каждую ступеньку. Снова было тихо, я слышала только свое сбившееся дыхание. Не хватало света. От этого становилось жутко: незнакомка могла выстрелить из любого угла, если, конечно, она действительно затаилась здесь. Под ногами что-то мелькнуло; наклонившись, я подняла это. Красная карточка. S.

Звуки игры раздались снова. Мелодия плакала, плакала совсем рядом. Я ускорила шаг.

Двери в коротком коридоре второго этажа были заперты; лишь одна, ближе к концу, – приоткрыта. Музыка звучала оттуда. Глупо… я сомневалась, что незнакомка сидит и ждет, да еще намеренно подсказывает, где ее искать. Заманивала, не иначе, и все же я толкнула дверь. Так, как попадались в ловушки тысячи людей во все времена.