Иди сюда, парень!

О нет! Я как предчувствовал! В Ачабети несколько вооруженных грузин выбежали на середину трассы и навели стволы на автобус. Эй, водитель, не останавливайся! Жми на газ, идиот! Дави, дави их, ублюдков! Ну вот, приехали. Куда бы спрятаться? Под сиденьем слишком узко – не помещусь, хотя стоит попробовать. А ты чего вылупилась? Тебя просто трахнут, в худшем случае пустят по кругу, и все, а меня поджарят, как беднягу Роланда! Чуешь разницу? Автобус между тем резко притормозил, и в салон влез бородатый, с перебинтованной головой грузин. Передернув затвор автомата, он начал орать, что вчера осетины убили его брата и сейчас нам тут всем хана будет. Брюнетка в ужасе уставилась на мои руки, а я даже не понял, как в моей правой оказалась граната, в левой – кольцо. Правда, чеку на лимонке я сжимал так, будто собирался выжать из нее воду. Еще несколько грузин поднялись в салон и вытащили на улицу своего раненого товарища. Они даже извинились, но сейчас мне было не до любезностей: я схватился за смерть, да так крепко, что не знал, как от нее избавиться.

– Ты нас всех погубишь! – рыдала брюнетка. – Выкинь ты эту штуку в окно! Умоляю тебя…

– Не время, – говорю, – еще кидать. Да ты не бойся, я попадал в передряги и покруче.

Только мы выехали за Кехви, я встал и, пробравшись вперед, к треснутому лобовому стеклу, попросил водителя остановиться. Спрыгнув с автобуса и подбежав к берегу, швырнул гранату вниз, в реку, откуда доносились голоса купающихся. Потом вернулся на свое место, обнял брюнетку, и мы стали целоваться. Минут через пять девушку начало трясти. Похоже, я довел ее до оргазма. Моя старая приятельница говорила, что я классно целуюсь, и уверяла, будто любая девушка будет счастлива со мной. При этих словах ее старшая дочка отрывалась от книжки и с любопытством смотрела на меня.

– Милая, тебе хорошо со мной? – спросил я брюнетку, весьма довольный собой.

– Помоги мне сделать укол, – прохрипела она. – Пожалуйста, мне очень плохо.

Я отпрянул от нее как ужаленный:

– Какой еще укол, у тебя что, диабет?

– Нет, ломка. Открой сумку – там жгут и шприц.

Ну и девчонки мне попадаются! Одни шлюхи и наркоманки…

В Орджоникидзе я первым делом зашел в кооперативный магазин на проспекте и купил себе бурого цвета слаксы, черную рубашку, кроссовки и солнцезащитные очки. Удивительно, как шмотки меняют человека. Теперь я сам был похож на крутого парня и долго вертелся перед зеркалом в примерочной, придавая своему лицу свирепое выражение. Потом посчитал оставшуюся наличность и вспомнил про Редант, куда собиралась на отдых моя старая приятельница со своими дочками. Правда, они были еще малолетки, но время бежит так быстро. Вот я и приехал туда, поговорил с главврачом, купил путевку и заселился в небольшой двухместный номер с твердым намерением немного подлечиться.

Приятельницы в санатории не оказалось – надула старая шлюха, – зато я встретил Черо, прибывшего сюда еще неделю назад. Он приехал в Редант на красном «Икарусе» со своим дядей и водителем, который все время жаловался на духоту и пил водку не просыхая. Дядя Черо был родом из Тбилиси и собирался провернуть в Орджо какую-то аферу. Он брился раз десять на дню, одевался во все белое, тщательно выглаженное, и не выпускал из рук дипломата, как будто носил в нем не бутылку водки с колбасой, а миллион баксов. В общем, жулик еще тот. Черо типа крышевал его, но, похоже, дела у них шли плохо, и вскоре дядя Черо тоже стал жаловаться на жару, духоту, сырость, вспоминал сухой тбилисский климат и запил на пару с водителем.

Самого Черо я знал с начала войны, но тут мы подружились конкретно, потому что он любил рассказывать, а я слушать. Вместе ходили на дискотеки, кадрили теток, обкуривались. Анашу приносили ингуши. Они Черо крепко уважали, особенно после драки в баре, трое на одного, где он вырубил какого-то их авторитета, второй до конца потасовки пролежал на полу, третий схватился за нож, но ретировался, увидев в руке моего друга ствол – отполированный такой наган. Ужасно красивый! Я даже хотел его однажды выкрасть, но раздумал, когда Черо рассказал, как он ему достался. Классная история! Пожалуй, она мне нравилась больше, чем его блестящее оружие.