Иди сюда, парень!

Послышались выстрелы. Кажется, за новым мостом шалят. Интересно, кто так рано напился? Туго посмотрел на хлеб и сыр в тарелке. Есть не хотелось. Брать обрез или нет? «Возьму на всякий случай, хотя в патроннике всего два патрона. С теми, что Аслан даст, будет двенадцать. Хорошее число». Он повесил замок на дырявые двери. Так и не попал в нарисованную углем голову Хуты. А мать хваталась за сердце. И соседи пугались, проклинали. Что пожелали мне – вам же на голову. Туго спрятал ключ в карман и вышел за ворота. На улице ни души. «Только ве-етер гуди-ит в провода-ах», – пропел он и, натянув вязаную лыжную шапочку на уши, двинулся в город. Но не успел и двух шагов сделать, как заметил незнакомца с сумкой, идущего навстречу. Человек со скрытой под капюшоном головой – виднелся лишь полумесяцем подбородок – приблизился к Туго:

– Здорово, братка. Не подскажешь, как выйти на трассу?

– Дойдешь до конца улицы, – просипел Туго, со страхом косясь на карман незнакомца, откуда сквозь дыру торчал ствол пистолета. – Потом перейдешь дорогу и поднимешься на гору. Трасса там.

– Спасибо, братка. Удачи тебе!

«Неформал, – угадал готовым разорваться сердцем Туго, прислушиваясь к хрусту удаляющихся шагов. – Но как он прошел через столько постов? Ах да, сегодня же митинг. Весь город там. И какой у него здоровый пистолет. Это, наверное, он стрелял на новом мосту. Убил кого-то из наших и сейчас спокойно уйдет».

Туго вынул обрез, стараясь не шуметь, зарядил его и повернулся. Прицелившись в темно-синюю фигуру на фоне горы, покрытой белым ковром, подумал: «Промахнусь – он спустится, пока буду перезаряжать, и убьет меня. Тезка бы не промазал. И вообще в спину стреляют одни подонки…» Холодным, дрожащим пальцем Туго дернул спусковой крючок. Выстрел вспугнул стаю голодных ворон. Каркая, они закружились над ТЭКом. Незнакомец пошатнулся, но все же продолжил путь, а потом, вдруг поскользнувшись, упал в куст шиповника и замер.

Джонджоли

Тот, кто дрожит войны, шипя навстречу моим хвалам, – уж у того не пурпур течет по жилам.

Эзра Паунд

Рябой зашел за мной в половине десятого утра. К тому времени я почистил карабин и прикрепил оптический прицел от СВД на салазки. Парочку лимонок положил в карман штанов. Обмотавшись пулеметными лентами в патронах, посмотрел на себя в зеркало и чуть не испепелил свое худое тщедушное отражение бешеным взглядом: сегодня уж точно кого-нибудь пришью.

И пошли мы с Рябым в Мамисантубани собирать джонджоли[17] для его беременной жены. Ей, видите ли, захотелось солененького. Кому скажу, не поверит, но чтоб я сдох: в одной руке Рябой держал автомат, в другой – большую корзину. Не иначе как под каблучок своей молоденькой жены угодил. Пропал, пропал он для ратного дела. Не стрелять ему больше во врагов из засады и не поджигать дома. И одет как смешно.

Слушай, Рябой, форма пожарного не к лицу полевому командиру, к коим ты себя причисляешь. И подсумок на боку – вчерашний день. Такие носят солдаты срочной службы, а уважающие себя ребята щеголяют в разгрузочных. А ведь до женитьбы ты считался воякой каких поискать, и я многому у тебя научился… Признаться, мне твоя Кохана сразу не понравилась. А ты заладил: «Блондинка с голубыми глазами… Такая редкость в Цхинвале… Она обещала поцеловать меня, если добуду розовый куст. Здесь в городе какие-то не такие, а в Мамисантубани их полно. Принесешь?» – «А может, она поцелует тебя за сирень? У меня в саду растет белая…» – «Нет, что ты, ей розы нравятся». – «Ладно, принесу, но за такую службу твой карабин останется у меня еще на месяц. Ну как?» – «По рукам».

И я один шел в село, рискуя нарваться на засаду, и откапывал розы. Затем дожидался темноты и, пробравшись во двор девушки, оставлял у дверей кусты с засохшей землей на корнях. Кохане такая романтика пришлась по душе, и я чуть ли не каждый день нырял в Мамисантубани за розами. Руки мои были в царапинах от шипов и кровоточили, но срок владения оружием был продлен, и я был несказанно доволен…

Рябой внезапно остановился и, протянув мне полиэтиленовый пакет, пробубнил:

– Нарви себе джонджоли, да побольше. Потом матери отдашь, чтоб засолила. От такой закуски даже святые не отказываются.

Не знаю, чем закусывают святые, а вон того, похожего на гиену, я бы с удовольствием угостил пулей. Сидит, гнида, на лавочке в тени тутовника и отдыхает. За три года войны ни разу не видел в его руке оружия. Он, видите ли, криминальный авторитет, и воевать ему западло. А по-моему, ты голубой, мать твою. А где, бози[18], твои дружки? Наверное, спят после ночной оргии…