Идя через рожь

Этот самый сержант вызывает у читателя отвращение. Не то чтобы он был непосредственно виноват в гибели Леа и ее семьи. Но косвенная вина лежит и на нем тоже — только равнодушие его и ему подобных сделало возможным холокост. В этой связи образ Леа представляет не только романтический интерес. Она, с одной стороны, символизирует хрупкую краппу жизни, сокрушенную Второй мировой войной. С другой  стороны, через нее Сэлинджер затрагивает тему равнодушия — того, как оно творит жестокости или попустительствует им.

Действие рассказа “Грустный мотив” происходит далеко от Европы, в самом сердце американского Юга, но тематически он очень близок “Знакомой девчонке”. В нем рассказывается история негритянской джазовой певицы Лиды-Луизы — так, как ее увидели двое детей, Радфорд и Пегги. На пикнике у Лиды-Луизы случается приступ аппендицита, но из-за цвета кожи ее не берут ни в одну больницу, и она умирает на заднем сиденье машины.

Прообразом Лиды-Луизы Сэлинджеру послужила великая джазовая певица Бесси Смит. В 1937 году она попала в автомобильную аварию и погибла от потери крови, потому что в ближайшей больнице отказались ее принять. Героине “Грустного мотива” отказываются помочь не в одной, а в нескольких больницах. Выставляя ее за дверь — и тем самым фактически вынося смертный приговор, — медики оправдываются одним и тем же: “Очень сожалею, но правила в нашей больнице не допускают приема пациентов-негров” При этом Сэлинджер специально оговаривает, что “Грустный мотив” — “ни на кого и ни на что не хула. А просто небольшой рассказ о домашнем яблочном пироге, о пиве со льда, о команде “Бруклинские Ловкачи”, о телевизионных программах “Люкс” — словом, о том, во имя чего мы сражались. Да это и так ясно, сами увидите”.

Сэлинджер обращает внимание читателя на бесчеловечные установления современного общества и тут же вопрошает: за то ли сражались и умирали американские солдаты? Тем самым он предлагает соотечественникам сначала взглянуть на себя, а уже потом осуждать жестокость других народов. В “Грустном мотиве” Сэлинджер довершает тему холокоста, начатую в “Знакомой девчонке”, — на сей раз холокост творится у него на родине.

Словно бы в ознаменование профессионального роста Сэлинджера в декабре 1947 года повесть “Опрокинутый лес” была опубликована в специальном номере журнала “Космополитен”. Всего через месяц должен был появиться в печати рассказ “Хорошо ловится рыбка-бананка”, который, как считал Сэлинджер, по всем статьям превосходил более раннюю повесть. Он уже едва ли не стеснялся этой вещи и поэтому не хотел, чтобы ее сравнивали с “Рыбкой-бананкой”. После того как он целый год проработал в личном контакте с такими редакторами, как Максуэлл и Лобрано, и научился шлифовать свои произведения, повесть казалась ему сырой и незрелой.

“Космополитен”, однако, подал публикацию “Опрокинутого леса” как сенсацию, объявив при этом романом. Тексту Сэлинджера был предпослан рекламный анонс: “Сказать, что этот небольшой роман не похож ни на что, прежде печатавшееся у нас в журнале, значит, не сказать ничего. Мы не откроем вам, о чем этот роман. Мы лишь позволим себе пообещать, что он окажется самым необычным произведением из прочитанных вами за долгое время — самым необычным и самым захватывающим”

Читательского успеха “Опрокинутый лес” не снискал. Те из читателей “Космополитена”, что одолели повесть до конца, еще могли найти ее необычной, но вряд ли кому-то она показалась захватывающей. Большинство же было просто возмущено тем, что редакция подсунула им натуральную головоломку. Как рассказывает А. Э. Хотчнер, какое-то время проработавший в "Космополитене”, главный редактор “был засыпан письмами недовольных и отныне решил печатать только вещи со связным и понятным сюжетом”.

Это решение, впрочем, не помешало редакции включить "Опрокинутый лес” в “бриллиантовый номер”, который был выпущен в марте 1961 года в ознаменование семидесятипятилетию юбилея журнала. Сэлинджер полагал, что повесть была к тому времени давно и прочно забыта. Узнав о намерении “Космополитена” ее переиздать, он настоятельно просил редакцию этого не делать. Но редакторы “Космополитена” не стали считаться с желанием к тому времени всемирно известного писателя.

В “Нью-Йоркере” дела Сэлинджера складывались гораздо удачнее. Рассказ “Хорошо ловится рыбка-бананка” имел большой успех у читателей, заинтригованных его смысловой неопределенностью и ударной концовкой. После нескольких лет сплошных отказов ему внезапно был предложен контракт, о котором любой писатель может только мечтать. По этому контракту Сэлинджеру выплачивалось регулярное вознаграждение за право “Нью-Йоркера” первым получать все им написанное.

“Договор о первом чтении” избавил Сэлинджера от необходимости ради заработка писать для глянцевых журналов. С той поры он писал исключительно для “Нью-Йоркера” — в других изданиях он имел право публиковать только произведения, которые “Нью-Йоркеру” не подошли. Постоянным редактором Сэлинджера стал Гас Лобрано, с чьей подачи с ним и был заключен договор на столь почетных условиях.