Опередив его руку, глава буздыхана ударила Наследника по затылку. Казимиру почудилось, что на него обрушился целый мир с горами и океанами.
Перед глазами Принца вспыхнули сонмы звезд, ярких, словно солнце, затем их поглотила ночь, липкая и тягучая, как расплавленный шоколад. Шоколад? Отчего Казимир вспомнил о нем?
В мгновение перед его глазами пронеслась вся жизнь. Детство и юность, минувшие в Кракове. Турниры пажей, охоты. Молодая, смеющаяся матушка, крошечное личико новорожденной сестры, спеленутой шелками. Еще не седой отец на рослом испанском скакуне.
«И у тебя будет такой конь, мой мальчик!», «гляди, это твоя сестра Эльжбета, защищай ее, как положено рыцарю», «отменный выстрел, сынок, я горжусь тобой!»
Все светлые и яркие воспоминания Наследника вынырнули из глубин памяти, чтобы на миг озарить бездну, в которую ему суждено было упасть.
«Как глупо! — пронеслось напоследок в голове Принца. — Уйти из жизни, так ничего и не свершив!»
Больше он ни о чем не успел подумать. Наследника Унии по глотила тьма…
Видя падение Королевича, Бутурлин и Воевода бросились к нему со щитами, готовые встать между Принцем и его противником, если тот изменит клятве не добивать врага.
Но Рарох не посмел нарушить данное слово. Выбросив буздыхан за пределы круга, как того требовал обычай, он отошел к своим оруженосцам.
— Я выиграл поединок! — заявил шляхтич, избавившись от покореженного шлема. — Так что снимай, пан Кшиштоф, осаду с замка!
По его челу струями сбегал пот, на левой скуле кровоточила свежая рана. По хриплому дыханию рыцаря Дмитрий понял, сколь тяжко далась ему победа.
— Решение о снятии осады может принять лишь Королевич, — отрезал Воевода, — а не мы, его вассалы! Когда Принц придет в себя, мы вернемся к сему разговору, а пока оставим все, как есть!
— Что ж, я свою клятву сдержал! — хмуро усмехнулся потомок Недригайлы. — Поглядим, как вы сдержите свою!
Он велел подать коня и поскакал в замок. Подняв с земли щит и шлем господина, жолнежи устремились следом.
Склонившись над Принцем, Дмитрий освобождать его от доспехов. К счастью, Королевич был жив. Прижав к его шее ладонь, боярин почувствовал ток крови в жилах.
Шлем миланской ковки выдержал удар, и, хотя шипы буздыхана оставили на нем вмятины, пробить сталь Рароху не удалось. Лицо Наследника было бледным, как у мертвеца, но, к счастью, не пострадало.
Стон, вырвавшийся из уст Казимира, вызвал вздох облегчения у обоих секундантов. Встав на ноги, Воевода протрубил в рог, призывая на лекарей и жолнежей.
— Как мне теперь жить с сим позором? — скорбно покачал головой Воевода. — Сражаться с Рарохом за Самбор должен был я!
— Главное, что Королевич жив! — утешил его Дмитрий. — А с прочими бедами как-нибудь сладим. Как говорят на Руси: «были бы кости, а мясо нарастет!»
— Ты еще о мясе можешь думать? — поднял на него изумленный взор Воевода. — Моли лучше Господа, чтобы Наследник выжил!
— Помолюсь вместе с тобой, — ответил шляхтичу Дмитрий. — Ты только не сокрушайся раньше времени. Что-то подсказывет мне, что с Королевичем все обойдется!
— Твои бы слова да Богу в уши! — грустно вздохнул поляк. — Впрочем, что Господу молитвы схизматика?..
Стоя на замковой стене, Зигфрид фон Хоэнклингер наблюдал за поединком Рароха с Королевичем и морщился от досады.
Его раздражала горячность потомка Недригайлы, стремление рваться в битву там, где сего можно было избежать. Вот и сейчас он раздавал и принимал удары, бессмысленно рискуя головой.
Стихийная ярость Рароха лишала Тевтонца возможности направлять его в русло здравого смысла. Болеслав слушал лишь голос сердца, и тонкие игры ума, коими его пытался прельстить Слуга Ордена, были шляхтичу чужды…
Чем плоха была идея вывести на стену крепости дочь Корибута и потребовать у поляков в обмен на ее жизнь снять с Самбора осаду? Но Рарох, помешанный на кодексе чести, отверг совет куратора, предпочтя беспроигрышной игре схватку с польским Принцем, столь же бесшабашным, как и он сам…
На миг Зигфрид ощутил жгучее желание затворить ворота и не пустить шляхтича в Самбор, а стражникам велеть привести на гребень стены Эвелину.
Но в замке было около полусотни бойцов, верных своему предводителю, и, узнав о таком решении Тевтонца, они бы наверняка взбунтовались. Да и сам Рарох, как это ни печалило Слугу Ордена, пока еще был нужен шведам.
Без мятежного феодала, обратившегося за помошью к Шведской Короне, Король Эрик утратил бы повод для высадки на земли Литвы. А это значит, что Зигфриду придется терпеть строптивого варвара до тех пор, пока шведы не закрепятся в его владениях!
Подобная будущность отнюдь не прельщала Слугу Ордена, тем паче, что внук Недригайлы обращался с ним без должного почтения. Зигфрид стиснул зубы, вспомнив о том, как шляхтич толкнул его в грудь, обозвав тевтонской крысой!
А его последняя выходка, при воспоминании о коей крестоносец трясся от гнева? Выезжая из замка, Рарох обернулся в седле и во всеуслышание заявил, что если за время его отсутствия кто-либо причинит вред княжне Корибут, он спросит за это с Зигфрида!