Идиллія Благо Лотоса [Идиллия Белого Лотоса]

Я не чувствовалъ никакой грусти, хотя роблъ сильно; къ моимъ прежнимъ обязанностямъ, состоявшимъ въ уход за отцовскими овцами, я никогда не чувствовалъ особеннаго влеченія; кром того я, разумется, усплъ уже проникнуться мыслью, что мн предстоитъ въ скоромъ будущемъ стать чмъ-то особеннымъ, отличнымъ отъ заурядныхъ представителей человческого стада. Покинуть навсегда родительскій кровъ, чтобы вступить въ новую неизвданную жизнь — тяжелый искусъ; но такого рода мысль можетъ заставить бдную человческую природу пройти еще боле тяжкія испытанія.

Ворота закрылись за мной, и человкъ въ черной одежд заперъ ихъ большимъ ключемъ, висвшимъ у него за поясомъ. Хотя посл этого я и не почувствовалъ себя заключеннымъ въ темницу, но все-же меня охватило сознаніе своего одиночества и полной отрзанности отъ міра. Да и кто-бы могъ связать мысль о заточеніи съ открывавшейся передо мной картиной?

Двери храма приходились какъ разъ противъ воротъ, на другомъ конц широкой, красивой аллеи. Это не была естественная аллея изъ посаженныхъ прямо въ грунтъ и пышно разросшихся на полной вол деревьевъ; ее составляли большія каменныя кадки, въ которыхъ росли огромныхъ размровъ кусты; было ясно, что ихъ тщательно подчищали и подрзывали, стараясь придать имъ самыя причудливыя формы. Между кадками стояли квадратныя глыбы камня съ высченными изъ камня-же изображеніями на верху; я усплъ разобрать, что ближайшія къ вратамъ фигуры были сфинксы и большія животныя съ человческими головами; остальныя я ужъ не сталъ разсматривать съ тмъ-же любопытствомъ, не смлъ даже поднять глазъ на нихъ: златобородый жрецъ Агмахдъ, продолжавшій все еще свою прогулку взадъ и впередъ по алле, направлялся въ нашу сторону и былъ уже близко. Я шелъ рядомъ со своимъ проводникомъ, не отрывая глазъ отъ земли, Онъ остановился, я — также, и взоръ мой упалъ на кайму блой одежды, которая была искусно вышита золотыми буквами; этого было достаточно, чтобы поглотить мое вниманіе и на нсколько мгновеній преисполнить меня удивленія.

— Новый послушникъ? — произнесъ очень спокойный, мягкій голосъ. — Хорошо, отведи его въ школу: онъ еще только подростокъ. Взгляни на меня мальчикъ, не бойся.

Ободренный его голосомъ, я поднялъ глаза, и мы обмянялись съ нимъ взглядомъ. Несмотря на мое смущеніе, я тутъ же усплъ замтить, что глаза у него были какого-то измнчиваго цвта, голубовато-срые; но какъ ни нженъ былъ ихъ цвтъ, все же я не нашелъ въ нихъ того поощренія, которое послышалось мн въ звук его голоса. Они были очень спокойны; да, и въ нихъ свтилось глубокое знаніе, и все-же я, при взгляд на нихъ, задрожалъ.

Онъ отпустилъ насъ движеніемъ руки и ровнымъ шагомъ пошелъ дальше, продолжая свою прогулку по величественной алле, а я молча послдовалъ за своимъ молчаливымъ проводникомъ, чувствуя себя теперь боле склоннымъ трепетать, чмъ былъ до этой встрчи. Мы вступили въ большія среднія двери храма, об половины которыхъ были сдланы изъ громадныхъ глыбъ цльнаго камня. Вроятно, проницательный взглядъ святого жреца нагналъ на меня что-то врод страха, потому что я посмотрлъ на эти каменныя двери съ какимъ-то смутнымъ чувствомъ ужаса. Я замтилъ, что внутри все зданіе прорзывалось коридоромъ, начинавшимся сейчасъ-же за этими дверями и составлявшимъ съ аллеей длинную, прямую линію. Мы не вошли въ него, а свернули въ сторону и вступили въ цлую сть меньшихъ переходовъ. Пройдя черезъ нсколько небольшихъ пустыхъ комнатъ, мы попали, наконецъ, въ просторный красивый залъ. Говорю, красивый, хотя онъ былъ совершенно пустъ, безъ всякой мебели, за исключеніемъ стола, стоявшаго въ одномъ изъ угловъ; но размры его были такъ величественны и расположеніе частей его такъ изящно, что даже мои глаза, не привыкшіе распознавать архитектурныя красоты, со страннымъ ощущеніемъ удовлетворенія останавливались на всхъ деталяхъ.

Въ углу, за столомъ двое подростковъ не то списывали, не то срисовывали что-то, — я не могъ разобрать въ чемъ состояла ихъ работа; во всякомъ случа, я убдился въ томъ, что они были очень заняты, такъ какъ, къ моему великому удивленію, едва подняли головы, чтобы взглянуть на насъ, когда мы вошли въ покой. Но сдлавши нсколько шаговъ впередъ, я замтилъ, что за однимъ изъ большихъ выступовъ каменной стны сидлъ пожилой жрецъ въ бломъ одяніи и внимательно смотрлъ въ книгу, лежавшую у него на колняхъ. На насъ онъ не обратилъ ни малйшаго вниманія. Мой проводникъ съ почтительнымъ поклономъ остановился прямо передъ нимъ.

— Новый ученикъ? — сказалъ жрецъ, пытливо разглядывая меня своими тусклыми гноящими глазами. — Что онъ уметъ длать?

— Да, должно быть, немного! — отвтилъ мой проводникъ непринужденно и съ оттнкомъ пренебреженія въ голос. — Вдь онъ до сихъ поръ все былъ подпаскомъ.

— Подпаскомъ! — повторилъ, словно эхо, старикъ. — Такъ онъ здсь ни на что не нуженъ. Пускай его лучше работаетъ въ саду. А ты учился когда-нибудь письму или рисованію? — спросилъ онъ, обращаясь уже прямо ко мн.