Идём на Восток

От Зинджибара — дорога круто поворачивала в горы, Татры упирались, пыхтели измученными пахотой быками, приспосабливаясь к подъему. Время от времени останавливались, чтобы долить воду в радиаторы и остудить двигатели — и это еще не самые горы, то ли еще будет. Едкий, мерзкий пот — покрывал лицо, все тело, Велехов чувствовал себя как искупанный — но это еще полбеды. Когда покрыта потом одежда начнет сохнуть — надо будет сменить ее, переменить до исподнего, повесить проветриться, а потом не стирая — воды то нет — хорошенько отходить жесткой сапожной щеткой. Если одежда высохнет на тебе — она превратится в наждак, раздерет кожу до крови и будет все что угодно, вплоть до заражения. Вот почему арабы не носят штанов, а их одежда — как бы спадает с тела. Здесь это суровая необходимость…

Конвой шел не торопясь, но и не медля. Дорога была двухпутной, но в плохих местах — машины с трудом протискивались между валунами или рискую улететь в пропасть. На полпути — встретили встречный конвой, коротко обменялись новостями. По словам водителей — впереди по местным меркам спокойно, ни одно из местных племен не взбунтовалось. А первое, что делает взбунтовавшееся племя — вываливает на дорогу валуны и перекрывает ее…

Уже ближе к вечеру — прошли Аль-Кару. Небольшой городок, ни одной улицы, мощеной даже камнем, острые иглы минаретов, подпирающих небо, заборы и дувалы, скрывающие жилища арабов так же надежно, как непроницаемая улыбка — скрывает истинные намерения. Народа на улицах было относительно немного, все женщины — в глухих, черных чадрах, рядом с канавами, по которым отводились нечистоты — игрались чернявые, босоногие мальчишки. Один из них, столкнувшись взглядом с Велеховым — провел ребром ладони по горлу: жест понятный и без переводчика. Казак никак не отреагировал. Кавказ, Крым, туретчина… теперь Восток. Такая уж судьба у казаков…

Жить весело, да помирать нелегко…

Уже за Карой, отойдя на несколько верст — они вышли на приличную, расчищенную площадку, на которой были оборудованы хотя бы минимальные удобства, такие как кострища и окопанные места для того, чтобы держать оборону. На господствующих высотах — были сложены небольшие крепости из камней и валунов, с бойницами для того, чтобы держать оборону. К господствующим высотам — шли проложенные веревочные дороги, в опасных местах были вбиты крючья. Казалось, сам Аллах предназначил это место для стоянки. На нем — уже были грузовики, много, с разных конвоев. Быстро опознались, вложив свой нехитрый харч в общий котел стали готовить — как обычно, на всех. На конвоях — в основном были русские, совсем немного обрусевших турков, знающих язык. Русские — это русские крестьяне, безземельные и малоземельные, из центральных регионов огромной страны, снявшиеся с земли из-за бескормицы, лютых, выкашивающих села под корень неурожаев. Они шли на Восток, соблазненные ссудами и займами от правительства, становились и крестьянами и солдатами, с именем Господним на устах поднимали местные неудобицы, осушали болота, сажали где рис, где пшеницу, где рожь. Умирали — погибали от нападений, налетов, от косившей без разбора малярии и лихорадки — но все же вцеплялись бурьяном в эту землю, отвоевывали пространство, и у местных, и у злой, совсем не ласковой природы. Многие — и здесь снялись с земли, пошли работать на прииски, водителями, на заводы, многие стали почти что казаками, только без казачьей крови в жилах. Странниками с винтовками и автоматами, вечно стремящимися за горизонт. Это было время великих надежд и великих открытий, острого предчувствия войны и оттого жадной, стремящейся схватить все, что можно жизни. Они шли за горизонт, в неведомые дали, давно оторвавшиеся от земли, потерявшие ее — но сохранившие русскую крестьянскую сметку и обстоятельность в сочетании с детской, искренней верой в Бога и действиями «на авось», которые роднили их местными, говорящими по поводу и без «иншалла». Влекомые безжалостными ветрами перемен, они, как сухие листья — добрались уже до края земли, и даже море — не было им преградой[74]…

Костер доспел быстро. Питались скудно, щи да каша — пища наша. Вместо щей — был суп с крупой и разваренным, соленым, жестким как подметка мясом. Суп даже солить не надо было…