Идиот и дура

— Да не будет такси, это я так, БОСу. Ну так есть?

— Есть.

— Кто? Где?

— Вот, — она пошарилась по карминам и нашла фотографию, — Лёлечка. Она меня любит.

Фотография была старая и женщина на ней не молодая.

— Лёлечка? Кто это?

— Она меня любит.

— Ладно-ладно. А где она живёт, ты знаешь?

Веточка перевернула фотографию. Адрес был.

— Ё… бэ-пэ! Это километров 300 будет. А здесь, здесь есть кто-нибудь?

— Здесь — нет.

— Ну, ты ведь где-то живёшь?

— Нигде.

— То есть как нигде? Где вы с мамой жили?

— В больнице, я на кровати, а мама на полу.

— Ясно. Что ничего не ясно.

— Мама умерла, кровать забрали.

— Ты можешь мне показать, где эта больница?

— Могу.

— Поехали. Чёрт!

Документов с собой не было, ключи в кармане, правда, но возвращаться в офис — не выйти потом. Ладно, проскочим как-нибудь, — Садись. Показывай.

— Ух ты, какая у тебя машина! — Веточка вертелась, разглядывая с выпученными глазами салон, — Кожа, климат-контроль… и кресла подогреваются?

— Откуда такие познания?

— Я знаю, я знаю, я знаю…

— Хорошо, молодец. Послушай, а об этом кольце ты что-нибудь знаешь?

— Мамино.

— А у мамы оно откуда?

— Ты что, забыл? Оно всегда у неё было.

— Забыл. Она тебе что-нибудь рассказывала о нём?

— Мама с папой, когда женились, купили. Ты что, забыл?

— Это точно?

Веточка напряглась и оцепенела.

— Эй. С тобой всё в порядке? Куда дальше ехать? — пришлось остановиться. Что делать с мумией Евгений не знал. Болезнь это или придурь, долго ли будет продолжаться, и как вывести девицу из этого? Посидели несколько минут.

— Ну, всё, хватит, не хочешь ехать дальше, выходи, меня работа ждёт, — молчание, — Вон пошла! — заорал неожиданно для себя, — замаяла ты меня!

— Туда.

— Ты дура или притворяешься?

— Дура.

— Дуры себя дурами не называют.

— А я называю.

— Ты понимаешь, не могу я быть твоим братом. Да, я жил с отцом, я не знал мать, но это ничего не доказывает. Твоя мать могла спереть это кольцо где-нибудь. А! Даже у моего папаши. Теперь понятно, откуда она про меня знает! Поняла?

— Конечно! Всё поняла!

— Что ты можешь понимать, ты дура!

— Я дура! Я дура! Я дура! Я дура!

— Прекрати немедленно, а то врежу!

— Я дура — поэтому ты не брат. А если бы я была умная, то была бы сестра.

— По-моему, ты не такая уж и дура.

— Такая, такая, — она начала корчить рожи и хвататься за руль, — Видишь, какая я дура?!

— Вижу, вижу, отстань, а то врежемся.

— Труп?

— Типун тебе на язык.

— Трупная дура! — Это её развеселило, и она начала хохотать.

Евгений обозвал себя идиотом — надо было связаться! Ну и что, что кольцо! Даже если и мать — что с того? Она его бросила и не проявлялась, пока не надо стало подсунуть свою доченьку неизвестно от кого нагулянную. Это, наверняка, что нагулянную! Сейчас они приедут, он сдаст её, и прощай!

— Приехали!

Здание было городской поликлиники № 2. Евгений поискал другие таблички, но их не было.

— Ну, пошли.

— Веточка! Деточка моя! Ты, что ли? — какая-то старушка столкнулась с ними в дверях.

— Тётя Нюра! Тётя Нюра! — запрыгала Веточка вокруг неё, — это мой братик, Евгений Николаевич. Вот!

— Ну и хорошо, ну и слава Богу! А я-то думаю. Где ты? Горе-то какое! Как хорошо, что вы её приветили. Я вижу — добрый вы человек. Теперь я спокойна.

— Она сказала, что жила тут.

— Жили-жили. Мать-то её полы мыла, ну и сторожила ночами. Вот и жили. А куда ж их горемычных. А Вы с ней построже, построже, она поспокойнее будет. Ну-ка, тише, окаянная. Мать-то умерла, а её куда? Ну и сдали… понимаете сами. А она и сбежала, вот проныра! Как сумела?

— Мне там больно было.

— Бедная ты моя. Сейчас всё хорошо будет, нашёлся брат-то.

— Вы не знаете, кто-нибудь ещё у неё есть?

— Как же это, Вы разве не знаете?

— С материной стороны. Мы же не жили с ней.

— А ну да, ну да. Да нет, никого. Одна она была. Никого.

— А вот это кто? — Евгений протянул фотографию.

— Это Лёля, это Лёля!

— Вот не знаю, милок, не сказывала мне Вероника-то, — Жека вздрогнул: всё, что знал о матери — это имя; неужели всё-таки? — А что?

— Понимаете, мне ненадолго уехать надо — командировка, — начал сочинять Евгений, — Работа есть работа.

— Да, да, понимаю. А что, у Вас-то никого нет?

— Так получилось.

— Плохо-плохо, тут её не возьмут, с матерью жила, и то ругались.

— Ладно, придумаем что-нибудь.

— И я-то не могу, я-то у сына живу. А так кто ж ещё?

— Ладно, ладно.

— Придумай, милок.

— И вот ещё. Это чьё кольцо, не знаете?

— Мамино.

— Вероникино, Вероникино, она его берегла шибко. Есть было нечего, и то не продала. Золотое, говорила, память о муже. Любила его очень, подлеца. Ой, извините, всяко в жизни бывает.

— А давно оно у неё?

— Да сколько знаю её, всё на пальце носила.

— А сколько знаете?

— Так уж… Ента пигалицей ещё была. До травмы ещё.

— До какой травмы?

— Так это ж она вон с той лестницы пала. Головой-то ушиблась сильно. Вот и тронулась умом-то. Маленькая была ещё. Не досмотрели.

— Ладно. Спасибо. Пошли.

— Ак мне-то что, Вам спасибо, приветили. Добрый человек, добрый.

— Ну, и что мне с тобой делать?

— Добрый человек.

— Да не добрый я.

— Злой?

— И не злой. Просто некогда мне с тобой возиться. Вот уехал из-за тебя, знаешь, что мне сейчас будет?

— Убьют?

— Почти.