Идиотам просьба не беспокоиться

Она наблюдала за тем, как Тони изучает журнальный столик на предмет возможных повреждений. Вот ведь как в жизни бывает. Ты выдаешь совершенно несмешной номер, и кто-то, кого ты не можешь вспомнить, приглашает тебя выступить по телевизору, в то время как ты занята дрессировкой Пони. Надо сходить в библиотеку и посмотреть, нет ли подобных примеров в истории.

– Ты… ты мой бог и господин, – сказала она, ткнув пальцем в Тони, и вывалила из рубашки левую грудь, стараясь придать ей уныло-жалобный вид; она ни капельки не сомневалась, что доведет Тони до сексуального бешенства из состояния бессильной ярости меньше, чем за полминуты. Тони, конечно же, понимал, что она над ним издевается, но он даже понятия не имел насколько. На свете не существует такого мужчины, которому бы не польстило подобное заявление. Им всем хочется думать, что в этом есть доля правды.

Она вышла на Оксфорд-серкус и попыталась сообразить, где тут поблизости можно купить более или менее приличный пинцет и не рано ли ей рваться на телевидение. Определение смешного, над которым она билась уже три года, по-прежнему не давалось. В надежде раскрыть секреты юмора и разобраться в его законах она растащила «по винтикам» тысячи шуток и анекдотов. Потому что, если знать эти законы, можно производить юмор – по-настояшему смешной юмор – в неограниченных количествах и по любой заданной теме. Но пока что она ничего не добилась. Может, она не такая уж и остроумная. В последнее время подобные опасения возникают все чаще. Она ни с кем это не обсуждала, потому что если высказываешь мысли вслух, они начинают распространяться. Да, все правильно: она не такая уж и остроумная, во всяком случае, не такая, как ей бы хотелось, она еще учится этому ремеслу, – и тем не менее она не хуже, чем большинство коллег-юмористов.

Миранда пошла вдоль по Оксфорд-стрит, невольно прислушиваясь к разговорам прохожих. Нормального чистого английского языка теперь уже и не услышишь на улице, разве что в редких случаях, да и то, как правило, от людей с очень уж глупым видом.

Если остановить любого из этих прохожих, то вряд ли даже один из пятидесяти сможет внятно объяснить, что такое электричество, не говоря уже о каком-нибудь булевом логическом выражении. Чем лучше работают автоматы, тем меньше люди думают головой. Да и зачем нагружать мозги, если достаточно просто нажать на кнопку?! Ткнул пальцем – и все заработало. Кнопочная нация. Кнопочные автоматы, произведенные в дальних странах. Скоро у нас не останется ничего своего, кроме нашего британского акцента, жаргона и местных говоров и наречий американцы не купят ни в жизнь. Мы будем гулять по бетонным улицам с бетонными деревьями и играть в игры на мощных компьютерах, которые бесконечно превосходят нас по интеллекту.

На Уордур-стрит Миранда увидела на другой стороне улицы свою сестру. Они минут пять стояли, улыбаясь друг другу и дожидаясь, пока в потоке машин не образуется хотя бы какой-то просвет. Миранда увидела, что просвет сейчас будет, и засомневалась: переходить самой или остаться на месте, и пусть переходит сестра? Даже думать об этом было бы проявлением слабости, и, как только проехал тот грузовик, она решительно шагнула на проезжую часть.

– Три года прошло, – сказала Патрисия.

Миранда на секунду задумалась и поправила:

– Четыре.

Она всегда хорошо помнила даты.

Они мило болтали минут пятнадцать. Миранда отметила про себя, что это действительно нехорошо – не знать, где живет твоя родная сестра. Не общаться – это одно, но не знать, где не общаться – совсем другое.

– От Дана чего-нибудь слышно? – спросила Патрисия. Дан периодически звонил Миранде. Дан – это их брат, которого чуть ли не с рождения называли в семье Дан Тридцать Три Несчастья. Его стараниями она получила повод для непреходящего раздражения в детстве и материал для своих лучших комических сценок впоследствии. По странному совпадению, она как раз размышляла о том, что надо бы показать продюсеру с телевидения что-нибудь «из Дана». Все номера рано или поздно «изнашиваются», но сценки из жизни Дана – непогрешимы и вечны, насколько вообще что-то может быть вечным в мире сценического юмора.