Идиотам просьба не беспокоиться

Дан видит паб на углу и решает зайти. Он уже столько лет не пил настоящего темного пива; тем более ему есть что отметить. Он доказал, что все они были неправы – все, кто звал его неудачником. Он дает себе слово сделать что-то хорошее: помочь глухим детям или что-нибудь вроде того. В общем, он пьет свою пинту, и тут к нему подъезжает какой-то барыга и предлагает оторваться на кислоте. Дану смешно: у него под рубашкой пять кило интернационального кайфа, а какой-то цинготный заморыш хочет впарить ему откровенную дрянь по цене, явно завышенной. Он щедро отваливает барыге десятку за марочку.

Полиция находит Дана в телефонной будке. Съежившись на полу, он рыдает в трубку: «У меня замечательный героин, лучше просто уже не бывает. За ним охотятся марсиане. Они вооружены метеоритами. Нельзя допустить, чтобы они его отобрали. Пришлите помощь», – а оператор на телефонной станции пытается его успокоить. Полиция берет Дана под защиту, а запись его звонка становится хитом подарочной рождественской кассеты для сотрудников «скорой помощи».

Миранда навещает Дана в тюрьме, в основном потому, что она никогда не была в тюрьме, а не из желания с ним увидеться.

– Отдыхай, – вот ее совет брату.

Дана признают виновным в хранении запрещенных наркотиков, но он отделывается стандартным «какой-то мужик подошел ко мне в баре и предложил заработать», и не владеет никакой информацией. Поразительно, но его отпускают под залог в сто тысяч фунтов, потому что их отец очень болен. Первое, что он узнает, выйдя на свободу, что его турецкие работодатели арестованы все до единого, хотя он ни слова про них не сказал. Он всерьез опасается за свое здоровье.

Когда Миранда виделась с Даном в последний раз, он старательно изучал атлас мира. С беспрецедентной наивностью она сделала вывод, что он планирует свое будущее после того, как отсидит положенный срок.

– У меня три варианта. Острова Силли. Мехико. Или Турция.

– Острова Силли?

– Ты кого-нибудь знаешь, кто там бывал? Хотя бы одного человека?

– Нет.

– Вот-вот. Я подумывал про Внешние Гебриды, но там слишком уныло, да и от шотландцев меня трясет. Проблема с маленькими территориями, пусть даже и самыми отдаленными, что если там тебя будут искать, то найдут обязательно. Стало быть, Мехико – лучше в том смысле, что там тебя точно никто не найдет, в таком большом городе.

– А Турция здесь каким боком?

– Двойной блеф. Турки не станут искать меня в Турции, решат, что мне просто не хватит наглости прятаться на их территории.

– Это не двойной блеф. Это просто блеф.

– Нет, двойной. Потому что это действительно вопиющая наглость. Ну и что скажешь?

Это был первый раз, когда Дан спросил ее мнение. Вообще первый раз.

– Скажу, что тебе надо было выкинуть ту марку в первую же урну на Олд-Кент-роуд.

Дан психанул. Миранда так и не поняла, повлияла ли на брата ее прямота, но он все-таки убежал из страны. Потеря дома, разумеется, не способствовала восстановлению здоровья больного отца. Миранда была сильно удивлена. Дан всегда был генератором неприятностей, но раньше он никогда не делал этого нарочно.

Но он все равно периодически ей звонил. Она постоянно меняла квартиры, так что можно было предположить, что он каждый раз тратит немало времени и денег, обзванивая комедийные клубы, чтобы ее разыскать. Он не говорил ей, где он. И Патрисии тоже не говорил, потому что боялся, что она проболтается Миранде, а та его выдаст властям. Если бы не призрачная вероятность, что туркам по-прежнему интересна его персона, она бы придумала, как разыскать его и удавить. Но когда все остальное утратило ценность, осталась всего одна вещь, к которой Миранда испытывала хоть какое-то уважение: жизнь. Она ценила и уважала жизнь с семи лет, и даже однажды в саду попыталась оживить грушу, оснастив ее тем, что на ее детский взгляд могло бы сойти за внутренние органы: орехи – вместо мозгов, трава – вместо кишок.

Их последний разговор с Даном мало чем отличался от всех предыдущих:

– Алло?

В трубке – статическое шипение, которое продолжается до тех пор, пока она не соображает, кто это.

– А, это ты. Ну, рассказывай, как дела. Что у тебя нового-интересного? Может быть, ногу сломал или тебя молнией шандарахнуло?

– Нет. Теперь со мной ничего такого не происходит. Я поменял имя.

– И?

– И все поменялось.

Миранда знала, что в перемене имени есть свои преимущества. Собственно, поэтому она и поменяла свое.

– У меня все отлично. Никаких метеоритов. Никаких признаков приближения иракской армии.

– И как тебя теперь зовут?

– Не скажу. Это ты меня обозвала Дан Тридцать Три Несчастья.

Миранда честно попыталась припомнить; наверное, это говорит о душевной черствости, когда ты не можешь вспомнить, как ты сломал чью-то жизнь. Но тогда было столько всего интересного, столько всего, что казалось по-настоящему важным – столько пищи для ненасытной пытливой души, – что она просто забыла. Собственно, это и неудивительно. Все неважное всегда забывается.

Она молчала в трубку, очень надеясь, что Дан звонит издалека и этот звонок встанет ему в копеечку.

– Алло? Ты здесь?

– Зачем ты мне звонишь, Дан?