Идиотка

В день его визита я поставила на виду коробку с детским питанием, которую одолжила у кормящей соседки, и разбросала повсюду пеструю бытовую мелочь — решила воздействовать теперь на его психику и вести себя как молодая нервная идиотка. В назначенный час я выглянула в окно и увидела, как к дому подкатил черный «воронок» и из него выкатился черный «колобок» — тот самый. В дверях моей квартиры он приобрел более человеческий вид, чем у себя в кабинете. Мы начали разговор, и он спросил: «Так вы отказываетесь от нашего предложения?» Я принялась тараторить, размахивая руками, что я — актриса, человек нервный, со мной случаются всякие срывы, выпадения из реальности, короче — профнепригодна. «Обратитесь к кому-нибудь другому, есть же женщины, которые замужем за иностранцами, ну например…» И я назвала известную в свете респектабельную даму, которая продолжала работать и жить в Союзе. «Она больше вам подходит — богата, красива, с характером. А я все перепутаю!» Грузный дядька только вздохнул устало, будто настоящий пенсионер, который только что вернулся с дачи, где копал грядки, и сказал: «Ну как хотите, силком вас никто не заставит». Вид у него при этих словах был немного грустный, и я поняла, что свое задание по мне он завалил — может, из-за этого не получит премиальных… Но тут он ударился в профессиональный пафос: «Это мы обязаны охранять ваш покой, а вы-то можете отдыхать…» В его словах звучала и досада, и обида, и зависть. Уже на пороге моей квартиры он вдруг обернулся — и то ли по-дружески, то ли по-бесовски добавил: «И все-таки не удивляйтесь, если вам позвонят и спросят о ком-нибудь из ваших знакомых». — «Этого еще не хватало! — воскликнула я и поинтересовалась: — А что спросят?» Оценив мою браваду, усталый дядька тихо буркнул: «Ну, что-нибудь». И, плавно переступив через мой порог, ушел.

Я была собой довольна, если в такой ситуации вообще можно быть довольной. Но спустя пару недель мама сообщила, что мне звонил какой-то «знакомый». Тогда я решилась и рассказала обо всем маме. Мы с ней договорились, что по утрам (а он звонил в одно и то же время) к телефону будет подходить только она и говорить ему, что меня нет дома. Этот «знакомый» звонил примерно раз-два в неделю в течение 277 двух или трех месяцев — я точно не помню. Где-то без пяти одиннадцать утра я бросала взгляд на будильник, и у меня, как у собаки Павлова, выступала слюна, которую я нервно сглатывала до тех пор, пока в одиннадцать не раздавался настойчивый, как японская капля в темечко, звонок. Мы с мамой переглядывались, замирали, она снимала трубку и вежливо объясняла, что Лены нет в Москве, Леночка на съемках, Лена зарабатывает на концертах, просто не бывает дома и так далее. В одиннадцать двадцать жизнь входила в свое привычное русло. Иногда я сама оказывалась у телефона и говорила, что «не знаю, когда Лена будет дома». Я понимала, что мой собеседник обложен еще большей секретностью и рисковать, то есть сказать мне прямо: «Я знаю, что это ты, а ты знаешь, что это я» — не может.

Рано или поздно звонки прекратились. А спустя еще какое-то время мне позвонили из МВД и тоже пригласили на разговор. На этот раз я с места в карьер начала орать в трубку, обвиняя в розыгрыше и хулиганстве. Меня переполняли ярость и бессилие. А на другом конце провода уже грозили, что если я не явлюсь, меня вызовут повесткой. Мне ничего не оставалось, как пойти. Нарядившись в свой вишневый комбинезон и туфли на высоком каблуке, сделав легкомысленную прическу, придав походке излишнюю небрежность, я впервые создала образ в корыстных житейских целях, чтобы самим видом демонстрировать актерскую природу, несовместимую с протоколами, следствием и розысками. В кабинете МВД я предстала перед человеком в форме. Усадив меня перед собой на стул, он стал расспрашивать, с кем я общаюсь. За спиной у меня сидел еще один тип, что создавало неприятное ощущение — я все время оглядывалась. Передо мной выложили четыре фотографии с портретами мужчин. «Вы кого-нибудь здесь знаете?» — спросил меня тот, что был напротив.