Идиотка

Настал день, когда мы с Кевином погрузили весь свой скарб в машину (пианино и мебель отправили вперед на грузовике) и поехали из Итаки в город Мидлбери, штат Вермонт. В гости к «отшельнику» Солженицыну. Поверили? Да нет, конечно, мы ехали не к нему, за то его и называли отшельником, что он никого к себе не пускал. А ехали мы в колледж, где Кевин, защитив диссертацию, получил работу. Вермонт — прелесть! Здесь самая красивая осень в Америке, а может, и вообще в мире. Багровые, огненные, темно-лиловые и лимонно-желтые деревья выстраиваются лесенкой и смотрят на тебя с холмов, пока ты ползешь на четырех колесах вверх по шершавой дороге. Небо — бесконечное и высокое, стоит куполом и не шелохнется, по краю горизонта голубеет волнистая черта гор. Опускаешь взгляд вниз и видишь — маленькие, словно божьи коровки, домики присосались к земле, а еще ближе, у самых ног, замечаешь большую кашу — это коровья лепешка! Красота, особенно для москвички, у которой никогда не было дачи.

Приехали, стали расставлять мебель, раскладываться. И вот тебе на — пианино не влезает во входную дверь. И так пробовали, и этак — не лезет, и все. Делать нечего, пришлось оставить его на крыльце под открытым небом, а рядом повесить объявление, что инструмент продается. Другой сюрприз — нас атаковали блохи! Квартира была на втором этаже старого деревянного дома, а вокруг — поля и веси. Пришлось вызывать специальную бригаду для травли этих симпатяг. Одним словом — деревня: то летучая мышь в трубе застрянет, то крыса на чердаке сдохнет. Зато коту раздолье — приносит в дом полевую мышку и кладет на пол. Она начинает бегать по комнатам, если еще может. А ругать его за это нельзя, ведь он охотник, внес свою лепту в общее хозяйство. Я говорю для «кота», а не «котов», потому что одного, а именно Мари, мы оставили знакомым в Итаке — тяжело было перевозить. А Мицкевич (не поэт, а кот), бедняга, по дороге метался в салоне машины, прыгал по головам, все от страху намочил — по словам Кевина, оттого, что «у него было трудное детство». О детстве Мицкевича я ничего не знаю, но меня такое положение дел не устроило — в нашей семье основным претендентом на «трудное детство» я считала себя. А потому вела себя, мягко говоря, непредсказуемо. В первые же дни я пошла пройтись, осмотреть окрестности города размером с наперсток. Зашла в местную церковь на пригорке, уж больно сладкие звуки доносились из ее дверей. Захожу и вижу — полно народу, не пошевелиться! Так вот они все где, решила я, городок весь пустой, а тут столпотворение. Протиснулась к стенке и стала слушать органную музыку. Тут вдруг началось движение и меня совсем зажали в угол, стою, еле дыша. Наконец образовался просвет, и вижу — все прихожане друг за дружкой выстраиваются и направляются к выходу, головы у всех потуплены, лица скорбные, а идут они за прямоугольным ящиком — ба, да это гроб! Тут я сообразила, что попала на отпевание. Рванулась к дверям, да не тут-то было, на меня зашикали: в порядке очереди, по принципу родства с покойником (или покойницей) — значит, я выйду последней. Пришлось отстоять свое и поскорбеть немного над усопшим, а потом в паре с какой-то пожилой дамой я чинно вышла из дверей церкви и медленно начала спускаться по высоченной лестнице. В это время как раз студенты возвращались с лекций и увидели процессию. Тут и секретарша с кафедры Кевина встала как вкопанная и смотрит мне прямо в глаза: жена нового профессора, только приехала, а уже кого-то хоронит, как быстро освоилась, чудеса! Кевин пришел вечером домой и спрашивает: что это ты сегодня делала, говорят тебя видели выходящей из церкви, хоронила кого-то? «Отдавала последнюю дань неизвестному мидлберцу!» Как тут не вздохнуть: загадочная русская душа…

Колледж Мидлбери славится преподаванием иностранных языков: это одна из двух лучших языковых школ в Америке. Особенно ценятся ускоренные летние программы. Так вот, я решила здесь заняться французским. Как сказал Кевин: «Молодец, Ленуся, очень пригодится французский язык в Америке!» Но зря он иронизировал — по женской логике у меня все выстраивалось верно, я же шла по пути ликвидации комплексов, а французы меня, как известно… достали. Каждое утро я выбегала с папкой через плечо из дома, поднималась вверх на крутой пригорок и затем через зеленые лужайки шла на лекции. Зубрила французские слова, а возвращаясь, любовалась на закатное небо и раскинувшиеся до горизонта поля, усыпанные навозными лепешками, — благодать!