Идиотки

На диване, на видном месте, в самом центре лежала новенькая общая тетрадь. На ее обложке аккуратным почерком, ярким маркером написано: «Дневник Сергея Сидорова».

Лена чуть не рухнула.

С каких это пор Сергей ведет дневник? Может быть, он еще и тайно переодевается в женщину?

Тетрадь просто кричала, орала, извивалась, истекала просьбой: возьми меня! О, возьми!

Конечно, Лена выполнила ее просьбу.

«28 ноября. Лена ушла. Не знаю, как теперь жить. Я так виноват перед ней. Но ведь я и сделал для нее немало! Она должна простить меня! Если она умная, дальновидная женщина, она сделает это!».

«29 ноября. С утра плакал. Это так нетипично для меня, я ведь мужчина. Подумываю о самоубийстве. Лена поступила абсолютно правильно, но разве все мы не ошибаемся? Как она могла бросить человека, который оступился? Как? Сердце болит и не хочется жить».

«30 ноября. Хорошо, что у меня есть пистолет. Сегодня все утро думал, как проще себя убить. Наверное, проще стрелять в сердце. Нет. Лучше в рот…».

Лена захлопнула тетрадь и посмотрела на Наташку, которая молча свалила книги рядом на диван.

— Чего? — спросила Наташа. — Что там опять случилось?

Лена протянула тетрадь.

«1 декабря. Завтра сделаю это. Лена не отвечает на мои звонки, не дает мне возможности объясниться. Это так жестоко с ее стороны. Как я мог так верить ей?».

— Что за вонючий бред? — Наташа развернула обложку. — Это он за полчаса все накатал? Хоть бы ручку менял, урод!

Лена взяла тетрадь.

«4 декабря. Металл холодит небо. Выстрел. Осечка… Завтра попробую снова».

Наташа смеялась громко и даже как-то нецензурно. Сидела на полу, поджав пятки. Била ладонью по скрипучей спине дивана. Конечно, ей смешно…

— Ленка! Ленка! Ха-ха-ха-ха! Ты же не веришь всему этому?.. Ты же понимаешь, что он писал это специально! Это для тебя было написано!

— Да, понимаю…

Сергей знал, что она полезет в дневник… Грубо работает Сергей. Всегда работал грубо, и сейчас не постарался…

Наташа взяла тетрадь и отбросила ее подальше, в угол… Где царапина на ламинате, где пыльно, потому что уже неделю не убирали. Дурацкое желание взять веник… Это уже не твое, Лена.

— Ленка! Это все уже не твое! Если решила, не возвращайся назад!

— Я и не собиралась…

— Видела бы ты себя… Это в тебе сейчас привычка заговорила. Привычка и жалость. Не путай это с любовью!

— А ты откуда знаешь?

— Я знаю, — Наташа взяла книги. — Я живу по привычке и всех жалею, кроме себя. Ио у меня нет выбора. Теперь у меня его уже нет. Не повторяй мои ошибки.

Глава 21

Москва снова готовилась к Новому году. Знакомые фотомодели, знакомый клуб. Ирочка два дня пила без просыху, наедалась свободы и нормальной жизни. Открыто ругалась, если чувствовала потребность, не бегала каждую минуту посмотреть, не проснулась ли Маруська.

— Блин, народ! — говорила Ирочка, красиво выпуская дымок. — С детьми не спешите! Такой геморрой! Вы же меня знаете, я любую работу сделаю, ночи не буду спать! Но тут что-то особенное! Какой-то тупик! Ты с утра поднимаешься… Ну, как с утра… Утра-то нет! То есть утро есть в смысле времени суток, но не в смысле графика жизни! Потому, что у меня еще ночь, или вечер, или вчерашний день — я в это не врубаюсь, я кормлю этого ребенка каждые два часа! Каждые два часа, народ! Время перестает существовать! Ты становишься молочной бочкой! Твои мозги усыхают и трескаются!

Друзья кивали и сочувствовали.

Еще два дня прошли в сочувствии и реанимации. Ее водили на премьеры и в хорошие компании. Появился смысл одеваться в новое.

А потом возникла неясная печаль.

В последний раз они были здесь вместе с Ромкой.

Теперь она без Ромки, но у нее есть Маруська. Такой крутой поворот. И что-то в этом есть болезненное, но правильное. Только это правильное как будто покрыто чем-то сильно мешающим восприятию. Все гармонично и миленько: есть ребенок, этот ребенок под присмотром сумасшедших любящих Розы Наумовны и Леонида, а Ирочка тут, в Москве, в окружении друзей, не напрягается, нормально выглядит. Ну, все ведь нормально! А все едино гложет печаль и беспокойство, заставляя искать глазами непонятно кого. И ноет, ноет… Что за хрень?

— Сегодня в девять вечера начинаем снимать! — сообщил Вадик, заходя в бар, где обычно дислоцировалась Ирочкина компания. — Не опоздай.

Вадик этот… На что надеется? Не сразу ушел, а ждал три минуты.

— Не опоздаю, — ласково сообщила Ирочка, проводила его взглядом и совсем закручинилась.

Может быть, это гормональное? Врачи говорили, что может колбасить, что это неприятное, но типичное последствие беременности и родов.

Кстати, да. Ирочка заметила за собой новую фишку. Она могла оставаться спокойной, а руки в это время хулиганили, били посуду. Очень странный дисбаланс между головой и телом. Раньше она била посуду и мебель хотя бы с молчаливого согласия мозга.

А теперь и без него. Само собой получалось.

Вот и сейчас…

Вдруг начала наваливаться тонна душной, горячей тоски…

Ирочка взяла пепельницу, полную окурков, и размазала ее по полу.

***