Идишская цивилизация: становление и упадок забытой нации

Во Львове, в Люблине, в Познани, особенно в Кракове, не говоря уже о Вильно, Могилеве, Слуцке, Брест-Литовске, Луцке и других местах, почти в каждом каменном здании евреям принадлежали пять, десять, пятнадцать или шестнадцать лавок. Эти лавки были полны товаров и самых разных изделий. … Они торговали специями и всеми видами зерна, медом и сахаром, молочными продуктами и другой снедью. Нет ни одного вида товаров, от самых дорогих до самых дешевых, которыми не торговали бы евреи[156].

Вскоре среди процветавшего делового класса появились выдающиеся личности – блестящие инженеры наподобие Иоахима Гоунса, приглашенного в далекую Англию в качестве консультанта по горному делу; сказочно богатый богемский филантроп Мордехай Майзель, оплативший создание новых мостовых в еврейском квартале Праги; необычайно успешный международный торговец Якоб Бассеви фон Тройенберг, вероятно, первый говоривший на идише еврей, получивший дворянский титул, – на его гербе были изображены синий лев и восемь красных звезд.

Но никакая цивилизация не может держаться благодаря одной лишь коммерции; она должна также культивировать интеллектуальную жизнь. В этом густонаселенные и материально успешные идишские общины Богемии и польско-литовской унии не испытывали недостатка, ибо они взрастили движение, позволившее идишской цивилизации занять особое место в современной ей рационалистической и научно прогрессивной Европе.

Однако это происходило не без противодействия.

Суббота 18 марта 1559 года. Великий шабат, предшествующий празднованию Песаха, был красным днем в календаре Познани, которая некогда была столицей Польши, а к середине XVI века выросла до уровня одного из самых процветающих центров. Еврейское население большого города собралось в Старой синагоге послушать рабби Ланда, глубокоуважаемого духовного лидера общины, произносившего самую важную проповедь года.

Это была старая и уважаемая община, одна из тех, для чьей выгоды князь Болеслав Набожный в 1264 году опубликовал свою знаменитую хартию еврейских привилегий. В XVI веке около 3000 еврейских домовладений составляли почти половину всего населения города. Евреи владели 137 домами на Еврейской улице (Judengasse), улице Сапожников (Schumacherstrasse), улице Браковщиков (Wrackerstrasse) – из них 80 каменных, в которых, несомненно, обитали коммерсанты высшего класса, тогда как в деревянных, крытых дранкой домах теснились семьи рабочих.

Евреи скученно сидели на деревянных скамьях синагоги и, по-видимому, сплетничали, как это происходит и поныне, наблюдая, как очередных почтенных членов общины вызывали, чтобы прочитать благословение, в то время как чтец пел положенную главу Торы, и жадно ждали, пока раввин поднимется на центральный подиум и произнесет свое обращение. Они ожидали, что услышат обычную проповедь, каких много было написано в тот период, – с критикой эгоизма и жадности, высокомерия богатых, их лицемерного самооправдания – такие проповеди хорошо воспринимала аудитория, состоявшая преимущественно из рабочего люда. Сами же они ожидали упреков в нежелании достаточно строго соблюдать заповеди. Ибо, согласно ведущему польскому талмудисту тех дней раввину Шмуэлю Адельсу, «в этом поколении очень немногие строго соблюдают законы субботы»[157]. Но так было всегда.

Однако от рабби Ланда они услышали нечто совсем другое и совершенно неожиданное – яростные нападки на чтение книг по науке, философии, а фактически на все книги, кроме Талмуда и комментариев к нему. Согласно популярному памфлету, изданному неким Авраамом Горовицем некоторое время спустя, «великий осел сказал … что никакой еврей не должен изучать ничего, кроме Талмуда, и что все другие книги суть “книги Гомера” (идиома, использовавшаяся ранними мудрецами для обозначения языческих и еретических книг. – П.К.) Никаких книг? И даже еврейской Библии? Разумеется, нет. “Ни один еврей, – говорят, прогремел он, – не должен слишком подробно изучать Двадцать четыре книги”»[158].

Подавляющее большинство членов общины, надо думать, было ошеломлено этими нападками, поскольку лишь ничтожное их меньшинство вообще что-либо когда-либо читали, а о «книгах Гомера» и говорить нечего. Во всяком случае, проповедь Великого шабата традиционно посвящается объяснению и акцентированию внимания на законах празднования Песаха и на моральных выводах из них, а не на содержании книг в частных библиотеках. В цитированном выше памфлете говорилось: