Идол, защищайся! Культ образов и иконоборческое насилие в Средние века

В отличие от них, B-иконоборцы не пытаются построить мир без образов, не отрицают их роль посредников между человеком и ценностями (истиной, красотой или святостью). Их не устраивает, что эту роль приписывают образам, которые они считают неверными, опасными или устаревшими. Вместо этого они проповедуют переход к новым образам-посредникам или к верному пониманию образов. Таков Малевич с его черным квадратом и другие художники-новаторы, мечтавшие о новом искусстве, которое займет место старого. Таков буддистский мудрец, который тушит сигаретный бычок о голову статуи Будды, чтобы показать, что и она принадлежит к миру иллюзий[69].

К типу C Латур относил тех, кто (физически или вербально) атакует образы, принадлежащие их врагам и оппонентам. Разрушая изображения, которым те поклоняются или которыми дорожат, такие иконоборцы стремятся их деморализовать и подорвать их идентичность.

Есть еще «невинные вандалы» — это тип D. В отличие от обычных вандалов, которые уничтожают изображения по неведению, из алчности, страсти к разрушению или в безумии, «невинные вандалы» заняты не разрушением, а созиданием. Но по ходу дела что-то уничтожают, и другие называют их разрушителями. Тут можно вспомнить об архитекторах, которые, возводя новые здания и благоустраивая города, сносят старые памятники (часто с множеством изображений внутри и снаружи) и целые кварталы. К этой группе Латур относит и реставраторов, которые, восстанавливая изначальный облик какого-то предмета, здания или археологического комплекса, нередко чем-то жертвуют. Например, чтобы возвратить готической церкви, перестроенной в стиле барокко или классицизма, средневековые черты, декор XVII–XVIII вв. часто приходилось демонтировать[70].

Наконец, к типу E, который для нас здесь не так важен, принадлежат люди, одинаково чуждые иконопочитанию и иконоборчеству. Они не разрушают образы, а поднимают их на смех, иронизируют над ними и теми, кто их почитает. Для них важнее всего бескомпромиссный, раблезианский смех и право на религиозное и политическое богохульство, которое они считают необходимым для сохранения гражданской свободы.

Еще более сложная типология была разработана Фабио Рамбелли и Эриком Рейндерсом в книге «Буддизм и иконоборчество в Восточной Азии»[71]. Они попытались описать весь спектр причин, которые приводят к повреждению или гибели изображений. Как и Латур, они не ограничивают свое внимание физической агрессией и учитывают действия, которые, не меняя форму изображений, понижают, повышают или просто изменяют их статус.

Самый простой пример — демонтаж и радикальная смена контекста. Например, статую, установленную посреди площади или на фасаде общественного здания, переносят в музей. Либо ее перемещают в парк поверженных памятников, какие стали создавать в Восточной Европе после падения коммунистических режимов в конце 1980-х — начале 1990-х гг. В 1991 г. в Москве демонтированные статуи советских вождей (Ленина, Сталина, Дзержинского, Брежнева) начали свозить на Крымскую набережную, к новому зданию Третьяковской галереи. Год спустя там официально был создан Музей скульптуры под открытым небом (ныне это место хорошо известно как парк «Музеон»). Аналогичный, но более политизированный Парк статуй (Scóbórpark) в 1993 г. был открыт в Будапеште. Туда отправили 61 монумент, а над входом поместили табличку со строками стихотворения Дьюлы Ийеша (1902–1983) «Одной фразой о тирании», которое было впервые опубликовано во время Венгерского восстания 1956 г.[72]

В музее или парке фигура властителя, которая ранее прославляла изображенного, воплощала мощь режима и демонстрировала его власть над пространством, теряет свой прежний политический статус и «превращается» в исторический артефакт. В таких местах памятники часто остаются без пьедесталов или лежат поваленные. Это напоминает об их бессилии, идеологическом крахе тех, кто их устанавливал, и торжестве новой власти, которая отправила их на свалку истории. Музеефикация поверженных монументов позволяет их физически сохранить, не стирать травматичное или ненавистное прошлое, а переосмыслить его. Это новая мемориальная практика. Однако такой парк не просто музей, а знак победы нового над старым, своих над чужими. И в этом он близок таким древним практикам, как демонстрация трофеев, отнятых у врага, или вывоз святынь, которые он почитал.

Первая ось, которую в своей типологии иконоборческих практик учитывают Рамбелли и Рейндерс, — это намеренность/ненамеренность. На одном краю спектра находится воздействие природных стихий или животных (например, насекомых-древоточцев) — разрушение, за которым не стоит человеческая воля[73]. На другом — целенаправленные действия человека.