Идолопоклонница

И решительно шагнул навстречу. Женя зажмурилась. Что ж, она должна хотя бы попытаться. Если будет уж очень противно, она еще сможет отказаться. Ведь если она не захочет, если совсем-совсем не захочет, он ведь ничего не сможет с нею сделать? Тогда почему бы не попытаться помочь Диме? Не ради нее самой, и не ради их совместного счастливого будущего. Какое после всего этого у них может быть будущее? Все это пустые мечты, и не более, ведь Дима вряд ли когда-нибудь осмелится уйти от Петраковой, если уж так от нее зависит. Ну тогда хотя бы ради него самого. Если он оказался таким слабым — значит, она тем более должна ему помочь. Чтобы над ним не висела дамокловым мечом опасность. Только чтобы у него все было хорошо. Жаль, конечно, что он оказался совершенно беззащитным перед своей старой грымзой, перед подлецом Зиминым, но ведь он так надеется на ее помощь. А Зимин? Ну что ж Зимин? Ну, не убудет ведь от нее в конце концов, как сказал Дима. Ведь и Лариска использовала практически те же слова. Не убудет…По крайней мере, она может хотя бы попытаться…

И Женя, по-прежнему не открывая глаз, начала расстегивать пуговицы атласного халатика.

— Не надо, — оборвал ее Зимин. — Я хочу сам.

От него все так же горьковато пахло туалетной водой. Он был не так высок, как Дима, и потому Жене не пришлось дышать в его подмышку. Зимин не стал целовать ее. Сначала просто прижал к себе, прижал крепко-крепко, не пытаясь сразу сорвать халат. Казалось, что он просто наслаждается ее близостью, запахом ее волос. Постепенно Женя почувствовала, как напряглось его тело, как по нему пробежала мелкая дрожь. Погладил по голове, словно пробуя на ощупь ее мягкие волосы. Его рука скользнула под них, к голой шее, к спине, насколько это позволяла горловина халата. От этого движения Женина голова словно сама собою, совершенно инстинктивно, откинулась назад, не то стремясь не допустить дальнейшего продвижения врага в ее тыл, не то, напротив, стремясь прижать, задержать его руку, наслаждаясь предвкушением близости. И только тогда Зимин ее поцеловал. Не в губы. И уж тем более не в щечку. В шею. Поближе к уху. Сначала легко, едва коснувшись ее кожи губами, потом жадно, словно впиваясь в него.

И это почему-то не было Жене противно. Наоборот, все ее естество отозвалось на этот поцелуй неожиданно бурно. Спина выгнулась, в желудке образовалась невесомость, сердце сладко ухнуло куда-то в пропасть, в самый низ живота, в самое таинственное женское место, и забилось там пульсирующим трепетно-горячим шаром, заставляя сжиматься в унисон его ударам все мышцы.

Зимин продолжал жадно целовать ее шею, с каждым разом опускаясь чуточку ниже, все ближе и ближе к глубокому вырезу халата. И Женя уже не думала, что в любой момент сможет это прекратить. Не потому что вдруг изменила мнение. А просто… Просто уже не могла думать. Она никогда раньше не умела полностью забыться в мужских объятиях. Всегда чувствовала и собственное 'я', и тело, старалась даже фиксировать все ощущения, раскладывать их по полочкам. Здесь же… Теперь все было иначе. Начать с того, что Дима вообще никогда не целовал ее так. Он и в губы-то ее не слишком часто целовал, не особо баловал. Он вообще по большей части предоставлял Жене ласкать себя, любимого. И потому тела ее касался, в основном, для непосредственного контакта, для кульминации их встречи, так сказать. Тот раз, в машине, не в счет. Там он, видимо, просто добивался от нее своей цели.