Идолопоклонница

— Я рада, что сказала тебе это. И рада, что ты заставил меня это сделать. Спасибо тебе, Дима. Ты меня вылечил. Ты снял с меня розовые очки, сама я бы на это никогда не решилась. Жаль только, что лечение тобой затянулось так надолго. И за Зимина тебе спасибо. Может, он и большая сволочь — тебе виднее. Со своей стороны могу утверждать только, что он определенно не белый, и уж точно не пушистый. Зато благодаря ему я многое поняла, Дима. Я поняла, что ты ничтожество. Поняла, что я дура. А еще я поняла, каким должен быть мужчина. Как жаль, что он сволочь, Дима, как жаль! А может, наоборот хорошо, а? Иначе я в очередной раз сотворила бы себе кумира. А так… Мне было хорошо, очень хорошо, но я не сойду с ума от любви. Я выздоровела, Дима, ты мне больше не нужен!

Женя аккуратно отлепила кусочки скотча от стены, опасаясь повредить поверхность обоев, чуть надорвала глянцевую плотную бумагу. Неспешно свернула плакат в трубочку и сунула в мусорное ведро. Не забыть бы утром вынести. Это будет последняя ночь Городинского в Женькином доме.

На стене сиротливо темнел пустой прямоугольник. 'Надо бы купить что-то новенькое. Нейтральное. Каких-нибудь котят в корзинке, или лучше цветы?', - подумала Женя и со спокойной совестью легла спать.

Глава 18

Следующего вечера Женька боялась, как огня. Впрочем, причины своего страха она понять не могла. Или же не хотела. А скорее всего, самой себе не желала признаться. Потому что на самом деле боялась она не того, что Городинский вновь напомнит ей о себе. И не того, что он о ней забудет, коли уж она выполнила свое обещание и ему нынче ровным счетом ничего не угрожало, раз уж Зимин по самое некуда оказался в том же пуху (мягко говоря), что и сам Городинский.

Нет, боялась Женя иного… Боялась, что придет домой, будет ждать, а ожидания ее окажутся напрасными. Или того хуже — ненапрасными. Одинаково страшны были оба варианта. Потому что видеть Зимина после вчерашнего Женя не хотела еще больше, чем накануне. И в то же время мысль, что больше они с ним никогда не увидятся, буквально вгоняла в ужас.

Как разобраться в чувствах, как для каждого из них выбрать правильную полочку? Как объяснить самой себе, чего ждет от жизни, чего желает? Не для кого-нибудь, не для Городинского, не для Зимина, а для себя самой. Хотелось видеть Зимина, хотелось вновь чувствовать на своем обнаженном теле его требовательные руки, хотелось просто прижаться к нему и замереть на миг. А еще лучше — на вечность. Прижаться к мускулистой груди, вдохнуть горьковато-цитрусовый аромат его тела, и забыть обо всем на свете, может быть, даже умереть. Потому что никогда в жизни ни на чьей груди не чувствовала себя столь уютно и даже счастливо, как на груди Зимина. Страшного человека Зимина…

С другой стороны, Женя прекрасно понимала, что умрет от стыда, хотя бы раз встретившись с ним взглядом. Потому что он знал о ней всё. То, что Женька тщательнейшим образом скрывала от самой себя, знал страшный человек Зимин. И вот за это знание, за то, что был не только свидетелем ее позора, но и его причиной, ненавидела его до смерти. Потому что даже Городинский, которого после вчерашнего язык не поворачивался назвать по имени, знал гораздо меньше, чем Зимин. И пусть Городинский знал, как низко Женька пала. И пусть знал, что на эту жертву она пошла только ради него. Пусть знал ей реальную цену, пусть осуждал, пусть презирал. Но Городинский не знал главного. Городинский не знал самого страшного. Он даже не догадывался, какой восторг, какое несказанное удовольствие Женька получила от своего падения.

А вот Зимин знал… Ему не нужно было об этом рассказывать, он все понял сам. Пусть и не сказал по этому поводу ни слова, пусть вообще не попрощался, даже не поблагодарил — а чего ее благодарить, она ведь всего-навсего расплатилась по счету. Но он наверняка понял. Он прекрасно все понял, или он — не страшный человек Зимин…

По дороге домой все в том же киоске 'Союзпечати' Женя купила красивый календарь на следующий год, в аккурат подходивший по размеру на место портрета. С плаката удивленно-наивными глазами чуть обиженно смотрела на мир очаровательная мордашка йоркширского терьерчика. В самый раз. И красиво, и вряд ли быстро надоест. Да еще и польза в хозяйстве — календарь в доме лишним не бывает. И главное — совершенно нейтральная картинка. Максимальный вред от нее — то, что Жене, быть может, от одиночества захочется купить себе такую же собачку. Так ведь собака — не Городинский, не безымянный предатель, даже не догадывающийся, быть может, о всей подлости собственной натуры, не страшный человек Зимин, какой от нее вред? Уж собака-то точно не предаст…

Шла домой в уверенности, что вот сейчас сразу, не медля ни минуты, повесит календарик на стену. Чтобы темный прямоугольник не навевал дурных мыслей. Хватит, достаточно, больше никаких мыслей, никаких! Просто жить, просто плыть по течению, ни о чем не думая. Мысли — они ведь могут завести совершенно в противоположную разумной сторону. Один сплошной вред от них вместо пользы.