Идору

– Эта штука в твоей сумке? – вмешался Масахико.

– Да, и завернута в полиэтиленовый пакет.

– Секундочку. – Он испарился.

– Кто это? – спросила Сона.

– Масахико, брат Мицуко, у которой я остановилась. Он здесь живет.

– А куда он сейчас дернул?

– Вернулся в отель, из которого мы работаем.

– Это говно, в которое ты вляпалась, это вообще бред какой-то.

– Помоги мне, Сона, ну пожалуйста! Я уже не надеюсь вернуться домой!

– Я просканировал этот прибор. – В правой руке вновь возникшего Масахико тускло поблескивала серая коробочка. – Предположительная идентификация – первичный биомолекулярный программирующий модуль С-дробь-семь-А производства Родель ван Эрп. Это лабораторный прототип. Мы затрудняемся с точным определением его легального статуса, однако серийная модель, С-дробь-девять-Е, относится к нанотехнологии первого класса, запрещенной международным законом. Согласно японскому законодательству, незаконное владение любым устройством первого класса автоматически карается пожизненным заключением.

– Пожизненным? – тупо переспросила Кья.

– Так их же уравняли с ядерным, химическим и биологическим оружием. – Масахико словно извинялся за столь неприятную новость.

– Fuck your mother, – сказала Сона, вглядевшись в невзрачную коробочку; в ее голосе звучало глубочайшее уважение.

31. Как оно в жизни бывает

– Видишь, Лэйни, как оно в жизни бывает? Сколько веревочке ни виться, а конец найдется. От беды бежал, да в беду попал. Ты слыхал такие пословицы? Старые, избитые, но не кажется ли тебе, Лэйни, что это как раз и свидетельствует об их истинности? Поговори со мной, Лэйни.

Лэйни опустился в одно из миниатюрных кресел и вцепился обеими руками в пронзительно ноющий бок.

– Хреновенько ты выглядишь, Лэйни. Где ты был?

– В “Западном мире”.

Он не хотел смотреть на то, что происходило на экране, и все равно не мог отвести глаз. Он знал, что этот, там, это не он. Они пририсовали его лицо кому-то другому. И лицо было точно его. Он вспомнил чье-то там древнее высказывание насчет зеркал, что они вроде как противоестественны и даже опасны.

– А теперь, значит, ты решил попытать счастья на востоке?

Она не поняла, подумал он, то есть она не знает, где он был сегодня вечером. Значит, там они за ним не следили.

– Это тот парень, – сказал он. – Хиллман этот. На котором ты меня проверяла при приеме на работу. Он снимался в порнофильмах.

– Тебе не кажется, что он с ней как-то слишком уж грубо обходится?

– Кто она, Кэти?

– А ты покопайся в памяти. Если ты сумел вспомнить Хиллмана…

Лэйни покачал головой.

– Думай, Лэйни, думай. Думай о том актере. Думай об Элис Ширз…

– Его дочь, – сказал Лэйни. Не спросил, а сказал.

– Нет, мне точно кажется, что все это слишком грубо, даже жестоко. На грани изнасилования, и даже за гранью. Думаю, нам хватит этого материала, чтобы возбудить дело об изнасиловании.

– Но она-то почему согласилась? Как вы ее заставили? А может, – он отвернулся от экрана и взглянул на Кэти, – это и вправду изнасилование?

– А ты, Лэйни, включи звук и послушай. Послушай, что ты там говоришь. Это прольет свет на побудительные мотивы…

– Нет, – почти испугался Лэйни. – Я не хочу это слушать.

– Ты, Лэйни, всю дорогу говоришь о ее отце. Бывает, конечно, всякая зацикленность, но чтобы вот так, безостановочно бормотать о нем в процессе жесткого, напряженного пропихона в Роттердаме…

Вскакивая на ноги, Лэйни зацепился за кресло и чуть не упал. Где же тут это проклятое ручное управление? Ладно, хрен с ним, можно выдрать провода сзади. Один, другой… На третьем проводе экран погас.

– Поставил, значит, на “Ло/Рез”, Лэйни? Рок-н-роллу захотелось? Вот уж никак не ожидала.

– Ты бы сказала, Кэти, прямо, что тебе от меня нужно?

Ослепительная улыбка. Точно такая же, как тогда, при приеме на работу.

– Можно, я буду называть вас Колин?

– Иди ты на хрен, Кэти.

Сухой, короткий смех.

– Похоже, Лэйни, что мы прошли полный круг.

– Это в каком же смысле?

– Можешь считать, что я интервьюирую тебя на предмет приема на работу.

– У меня есть работа.

– А мы, Лэйни, предлагаем тебе еще одну. Ну можешь же ты подхалтурить на стороне?

Лэйни вернулся к своему креслу. Сел, со всей возможной осторожностью. И задохнулся от боли.

– Что это тебя так корежит?

– Ребра. Больно. – Он кое-как нащупал более-менее приемлемую позу.

– Ты подрался? Это что там, кровь?

– Я поужинал в клубе.

– Это Токио, Лэйни. Здесь не дерутся в клубах.

– Так это действительно она, его дочка?

– Без всяких сомнений. И она с радостью расскажет в слитскановской программе всю правду. Как некий тип, по пятам преследовавший ее великого, любящего папочку, вовлек ее самое в мерзкие садистические игры. К слову, об этом самом папочке. Он с того времени сильно переменился. Теперь он наш.

– Но почему? Почему она это делает? Он ей, что ли, приказал?