Идти полным курсом

В конце концов люки полупустых трюмов пришлось задраить, и караван отплыл из малагского порта. В Кадисе для них тоже не нашлось стоящего фрахта, оставалась последняя надежда — Лиссабон.

Было раннее утро, когда караван взял курс на север. Над Сьерра-дель-Монсек занималась заря. Дул ровный вест, и они вполне могли рассчитывать на то, что ещё до заката успеют бросить якорь в бухте Тежу — до неё оставалось каких-нибудь двадцать миль. До сих пор им не встретился ни один берберийский корабль.

— Может быть, наши полупустые трюмы для них слишком жалкая добыча? — строил предположения штурман, стоя на полуюте «Святого Бернхарда», возглавлявшего караван.

— Может и так, — рассеянно отвечал Алерт Грот, продолжая вглядываться в горизонт на западе, — но по мне пусть уже лучше они появятся сейчас, чем потом, когда мы выйдем из Лиссабона.

— Понимаю, понимаю! — усмехнулся штурман, но тут же спохватился. — То есть, что вы имеете в виду, капитан? Не все ли равно, где принять бой, до Лиссабона или после?

— Где биться — все равно, — отвечал Грот, — но только ты подумай и о том, насколько легче нам было бы получить в Лиссабоне хороший фрахт, если мы прибудем туда, имея на совести парочку потопленных берберийских кораблей. Черт побери, если бы это не выглядело слишком нелепо, я бы даже согласился подрейфовать в этих местах денек-другой!

Однако надеждам старого Грота не суждено было сбыться. Солнце скрылось за горизонтом, так и не высветив нигде чужих парусов. Уже в сумерках караван вошел в бухту Тежу. В Лиссабоне их ждал тот же прием, что в Малаге и Кадисе: маклеры пожимали плечами, и то, что удалось погрузить в трюмы, было сущей мелочью. Алерту Гроту не оставалось ничего иного, как вновь поворачивать на юг, идти в Сетубал и загрузиться там солью, чтобы улучшить остойчивость кораблей.

Несколько дней спустя караван вновь шел на север, вдоль португальского побережья, и вскоре обогнул мыс Финистерре. Зловещий Бискайский залив принял их довольно дружелюбно, если не считать встречного ветра. Долго пришлось гамбуржцам лавировать, выбиваясь из сил, пока наконец караван не вошел в Ла-Манш, и крепкий вест не превратился из врага в союзника. Однако казалось, что попутный ветер не очень радует Алерта Грота: с его лица не сходило мрачное выражение. Штурман хорошо понимал, что именно так заботит капитана, и решил его немного ободрить:

— Впереди ещё Дюнкерк, капитан, и пока мы доберемся до Ритцебюттеля можем повстречать ещё целую дюжину французских корсаров.

— Благодарю за утешение, — не менее мрачным, чем выражение лица, голосом отвечал Алерт Грот, — но и от этого наши трюмы не станут полнее.

Оба замолчали. Навстречу то и дело попадались корабли: голландцы, направлявшиеся в Ост-Индию, англичане, державшие курс на Вирджинию — первую английскую колонию на американском континенте — или в Карибское море. Встречались и французы, по корсаров среди них не было. Так без всяких приключений и достигли они Ритцебюттеля, а два дня спустя родной Гамбург уже встречал их запахами смолы, ворвани и рыбы, своими пакгаузами и верфями, башнями и бастионами.

Пока корабли швартовались у створа дамбы, сбежалась толпа. Алерт Грот, не мешкая, отправился в адмиралтейство, а Матиас Дреер поспешил к своему судовладельцу и тестю.

Однако Утенхольта он дома не застал. Кто-то из слуг посоветовал поискать его в «Летучей рыбе». И действительно, он нашел там Утенхольта в обществе трактирщика и капитана Мартина Хольстен — вся компания сидела в «шкиперской горнице». Матиас Дреер скинул плащ, поздоровался со всеми и сказал, зябко потирая руки:

— Ну и холод здесь у вас, черт подери!

— Сразу видно, что ты прибыл из теплой Испании, — отозвался Мартин Хольстен. — Эльба давно вскрылась, и все готовятся к предстоящей навигации.

— И вот уже несколько недель ждут вашего возвращения и известий о том, что творится на морских путях, — добавил Утенхольт. — Рассказывай поскорее, где вас носило так долго?

Трактирщик принес всем по стакану глинтвейна, и Дреер принялся обстоятельно рассказывать о том, как проходило плавание. Его слушали, не прерывая. Лишь из пивной временами доносился шум — там, как обычно, бражничали моряки. Когда рассказчик умолк, Томас Утенхольт прокашлялся и спросил:

— А где же Грот?

— Пошел докладывать в адмиралтейство.

— Значит, говоришь, он во что бы то ни стало хотел с кем-нибудь сцепиться? Не понимаю, с чего бы это? Он ведь во всем подпевает своему племяннику Карфангеру. Случись ему действительно удачно отбиться от пиратов, он этим оказал бы своему племяннику медвежью услугу: тот ведь повсюду трубит о необходимости постройки военных фрегатов, принадлежащих городу, а не частным конвоирам.

— А может быть, за этим не кроется вовсе ничего необычного, господин Утенхольт? — возразил Мартин Хольстен. — Мне представляется, что Алерт Грот с присущей ему честностью и прямолинейностью беспокоился единственно лишь за честь гамбургских мореходов.

— Что-о! — взвился Утенхольт. — Выходит, я, по-вашему, нечестный человек, если предполагаю, что за всем этим кроется нечто большее?