«Иду на красный свет!»

Когда-то, совсем маленьким, Йозеф Рыбак услышал от отца, с утра до вечера занятого плетением корзин, сказку о волшебном прутике, в которой бесхитростная мечта народа о счастливой жизни сливалась с его любовью к своему труду: тот обретет счастье, кто найдет заветный прутик. В житейском море тревог, потерь и обретений, в напряженных творческих исканиях и размышлениях, в горниле классовой борьбы рождалось собственное восприятие писателем сказки о волшебном прутике. Для него она становится воплощением большого, главного понятия — судьбы народной, ее корней, законов ее развития. Но чтобы говорить о своем понимании судьбы народной, о высших принципах человеческой нравственности, да еще с такой простотой и ясностью, какой отличается книга «Волшебный прутик», писатель должен был выстрадать его.

Без такой выстраданной, «личной оптики» (Ю. Фучик) трудно было бы себе представить это произведение. С личностным углом зрения следует связывать известную размытость его жанровых границ, его поэтику, в которой наряду с повествованием писателя о собственной жизни и об эпохе присутствует еще и его творческое «я», прямо определяющее степень насыщения произведения документальным, художественным материалом, степень заострения и страстности авторской мысли, поднимающейся до открытых публицистических выводов. А. Плавка назвал книги своих воспоминаний «Полная чаша» и «Влюбленный в жизнь» «почти романом». Таким «почти романом» является «Волшебный прутик» Рыбака, в котором раскованность формы более всего соответствует свободе авторского самовыражения. Для писателя, говоря словами О. Берггольц, важно не то, «в какой форме» воплотится его книга, а «чем она будет по главной сути своей». Он твердо знает, «что стержнем ее будет он сам, его жизнь, и в первую очередь жизнь его души, путь его совести, становление его сознания, — и все это неотделимое от жизни народа». (Рыбак цитирует эти слова О. Берггольц в одном из своих эссе.)

Рассказ Йозефа Рыбака о себе — это не что иное, как «сообщение человека человеку» (В. Незвал), откровенное, искреннее, в высшей степени человечное.

Сборник публицистических произведений Й. Рыбака дает возможность советскому читателю участвовать в беседе с автором об искусстве. Здесь нет оговорки. Именно участвовать, собеседовать.

В книгах «Пальцы в чернилах» (1977) и «С пятого на десятое» (1982), фрагменты из которых вошли в настоящий сборник, Йозеф Рыбак выступает как представитель большой литературы социалистической Чехословакии, как один из тех, теперь уже немногих, кто стоял у ее колыбели, чьими усилиями она взрослела и шла вперед, чей опыт продолжает питать и поддерживать ее сегодня.

В его суждениях об искусстве, литературе нет и следа менторского тона, снисходительного отношения, обращается ли он к широкой аудитории или к своим коллегам-писателям. Это прежде всего диалог — доверительный, душевный, исповедальный, в котором слышится юмор, шутка, иногда ирония, — об очень конкретных, простых и вместе с тем сложных и противоречивых вещах, раздумье над большими и серьезными проблемами искусства, творческого процесса, которые не перестают волновать не только соотечественников Йозефа Рыбака. Это собеседование, в котором ощущается какая-то особая интеллигентность и отзывчивость писателя, его стремление быть предельно объективным в своих оценках, предельно строгим и взыскательным по отношению к себе, что и помогло ему, вместе с другими, поднимать чешскую и словацкую литературу на уровень, обеспечивающий ей передовые, социалистические позиции. Эссе, публицистика, многочисленные публикации о литературе, живописи, музыке, созданные им портреты поэтов, прозаиков являются той же школой, теми же уроками мастерства, в которых раскрывается сущность жизненного, научного и эстетического опыта XX века, давшего его родине, всему человечеству многие новые духовные богатства, но и породившего силы, способные уничтожить их, уже приведшие однажды мир к жестокому кровопролитию. Это школа, в которой приобретаются знания об искусстве острого социального содержания, глубокой философской насыщенности и высокой нравственной требовательности.

Рыбак кровно заинтересован в том, чтобы его собеседник, читатель понял, что́ он отстаивает и против чего борется, во имя чего добивается высокого мастерства формы и совершенной простоты языка. Ему хочется по-своему, по-рыбаковски, сказать, ради чего вообще существуют искусство, литература, творчество, в каких случаях они превращаются в чуткий барометр, способный уловить самые тонкие колебания времени, переживаемого им, его Родиной.