Иду на свет (СИ)

Но если это ребенок Наконечного, то его глупая мстительная девочка не только ему жизнь испортила — себе тоже. А если его? А что, если ребенок этот — его?

— ДядьДа-а-аня… — из своей комнаты выглянул маленький Даня… Окинул большого удивленным взглядом. Протянул обращение… — Ты вер-р-рнулся! — Сообщил громко, улыбнулся: — Санта плакать перестанет… Мы все скуцали, но она — больше всех. — И убил.

Раньше непременно бросился бы на шею, теперь же так и стоял — отгораживаясь от взрослых дверью. Не знал всех правил мира больших, но почувствовал, что сказал что-то не то.

У самого Данилы язык не поворачивается хоть что-то ответить крестнику. Губы в улыбку не складываются. Он молчит, чтобы не взвыть или рявкнуть невзначай и сильнее не испугать. Но его спасает Аля.

Обходит, присаживается рядом с сыном, говорит иначе: участливо, ласково, с улыбкой, гладя по голове: — Побудь в комнате, котик. Хорошо?

А получив от сына кивок, снова смотрит на Данилу…

— Идем в гостиную…

Вроде как приглашает примирительно, но это всё такой сюр, мириться с которым Данила не готов.

Где его, сука, привыкание? Выдержка где?

В ушах до сих пор её рыдания. На душе гадкое чувство… Он не ощущает себя правым. Ему не лучше из-за того, что ей плохо. Сейчас ему страшно. Кажется, он рубанул, не разобравшись…

Прошел в гостиную, опустился на диван, лбом вжался в ладони, оттягивая волосы. Много мыслей, а с чего начать — не знаешь.

— Как ты узнал? — благо, хотя бы Аля не делает вид, что не в курсе и ни при чем.

Останавливается напротив, дает ему собраться, задает свой вопрос далеко не сразу.

Не скисает, когда в ответ получает вскинутую голову, острый взгляд… Знает, что ему хочется сейчас снова матом и бессмысленно… Готова впитать…

— Встретил Санту… — но Данила внезапно находит в себе силы ответить рационально. — В клинике.

Говорит отрывисто, увидев, как Аля кривится в улыбке, снова опустил голову и взгляд.

Наверное, где-то так чувствуют себя контуженные. Он сегодня такой.

Совсем недавно что-то подобное с ним уже происходило. Тоже предательница. Тоже ребенок. Тоже вероятность, что от него…

Но переживания абсолютно разные. Как и предательницы, кажется…

— Ты давно знаешь? — почему это важно — и сам не сказал бы, но Аля не жадничает. Пожимает плечами, произносит неопределенное: — Давно… — потом же садится на диван рядом с ним.

Они снова молчат.

— А про них знала? — этот вопрос и ему самому задавать страшно. Но надо. Слова повисают в воздухе. Голова Данилы — повернута. Аля же смотрит немного мимо него, потом вздыхает.

— Про них нечего знать, Дань… — отвечает, смотря уже в глаза. Что это должно означать — не очевидно, но она не спешит пояснять. — Ты должен с ней это обсуждать. Она должна сама… Если сможет…

А от сказанных отрывков — по коже мурашки. Звучит не интригующе, страшно как-то…

И снова в ушах фантомные рыдания. Что ж она так плачет? Что ж так сильно отзывается?

— Она сказала, что не знает, чей ребенок, Аль… — реакция на его тихое признание — тяжелый женский вздох. Дальше она кладет на его бедро руку, ведет к колене, сжимает… Поддерживает будто. Подбадривает. Но это не очень спасает…

— С ней надо аккуратно сейчас… Она… Ей сложно…

Примерова и сама говорит аккуратно. И это совершенно ей не свойственно. Аля никогда слова не подбирала, а даже если вдруг — такие, чтоб острее, а тут…

— Почему, блять, ей сложно? Объясни мне, почему? Объясни мне, Аля!

Данила снова повышает голос, ему даже сбавлять его сложно по просьбе подруги. Только она правда подруга? Вообще в этом мире есть хоть что-то, чему можно доверять?

Люди? Собственные глаза? Логические умозаключения?

— Ты посмотри на него… — на сей раз Аля снова реагирует не так уж мягко. Шипит, смотря через суженые глаза… — Вернулся, хрен с горы… Отдохнул, сил набрался, трагедию, блять, пережил… А теперь ходит и выясняет, почему людям, мать его, сложно? Или только тебе может быть сложно?

Аля передразнила, совершенно не заботясь о том, чтобы сгладить. Видно было — в ней тоже горит. Даже в ней…

— Ты когда уезжал — не интересовался, как ей…

— А как ей могло быть, Аль? Это она мне изменила…

Слова Данилы не звучали обвинительно. Он сказал тихо, потом смотрел на Алю, с уст которой откровенно рвется… Но она сдерживается. Фыркает, отворачивается на пару секунд. Когда снова смотрит — холодно спокойна.

— Дань… Всё, что знаю я, мне было сказано не для того, чтобы я несла в мир. Это же ты не захотел её выслушать, правда? Так зачем тебе меня слушать сейчас?

— Я хочу разобраться…

— Хочешь разобраться — говори с Сантой. Если она захочет с тобой разговаривать. Потому что я не захотела бы…

Аля говорит пафосно и очень в теории, это ясно. Но своего добивается — по мужской коже снова холодок. Он нихера не понимает. Точно так же, как нихера не понял в бумажках.

— Это мой быть может… Понимаешь? — Данила прекрасно знает, что и в голосе, и в словах кроется его слабость. Наверное, она же читается во взгляде. И она же Альбину смягчает. Она даже улыбается, пусть брови при этом и хмурятся… Тянется пальцами к его щеке, гладит…