Иду на вы!

Осень в году 6472-м от сотворения Мира выдалась сухая, без дождей. Урожай жита и всякой овощи выдался хороший, все свезено в амбары, на току во всю идет обмолот. Трава тоже уродилась знатная не только на заливных лугах, но и в степи, близко протянувшей свои владения к Днепру. Сено свезено поближе к жилью, сметано в стога, ждет своего часа. Но и о будущем урожае забывать нельзя. Потому там и сям вышагивают ратаи, налегая на чапиги орала, готовя землю под осенний сев, а вслед за ними идут сеяльщики, бросая зерна прямо в борозду. Земля так закаменела, что едва поддается железному наконечнику орала, оставляющему на ее теле лишь неглубокие борозды. Но даже если не будет дождя еще какое-то время, все равно зерно в ней не пропадет, дождется своего часа. Лучше все-таки, когда все идет одно за другим: посуху – пахота и сев, помокру – дружные всходы, чтобы всякий там жучок-червячок не изгрыз зерно, а мыши и суслики не уволокли его в свои норы. Вот и жрецы загодя начали творить заклинания, пляшут вкруг костров, бьют в бубны, трясут ожерельями из зубов и клыков дикого зверя, приносят жертвы, простирая руки в истовой молитве к Сварог-Небу, где обитают Перун и Дажьбог, которым подвластны ветры буйные и тучи черные, несущие не только молоньи светлые и грома громкие, но и благодатные дожди. И в церкви киевской молят о том же. Как знать, может, и выпросят что…

Пыльная лента дороги тянется средь лесов и полей, оврагов и холмов, мимо пашен и сторожевых засек. Подует ветер со степей хазарских, закружит в танце пыльный вихрь на тоненькой ножке, подхватит сухие листья и рассеет их вместе с пылью по полям и рощам, кинет в лицо ратаю, налегающему на чапиги, до блеска отполированные его руками, споткнется ратай, вытрет рукавом потное лицо, протрет глаза, пошагает дальше, громкими криками погоняя медлительных волов.

Ратай, прозвищем Светозар, могучий смерд с бычьей шеей, истый поляница да и только, окликнул погоныча, мальчонку лет десяти-двенадцати, тот остановил волов на краю надела, сунул за пояс ременный кнут. Оба оглянулись на сеяльщика, кряжистого старика, главу большого семейства, который из лукошка, висящего у него на шее, кидал семена прямо в борозду, медленно подвигаясь вслед за пахарями. Вот он приблизился к сыну и внуку. Из-под куста калины, украшенного узорчатыми карминно-фиолетовыми листьями и алыми гроздьями ягод, извлечен жбан с квасом. Светозар протянул жбан отцу, тот припал к нему, попил, плеснул немного на пашню – дар Дажьбогу, покровителю земледельцев, отерся рукавом холстиной рубахи, молча передал жбан сыну. Светозар в свою очередь утолил жажду и тоже плеснул на пашню. Последним пил его сын, во всем следуя примеру старших.

Старик из мешка засыпал в лукошко зерно ржи. Оно покрыло золотистой массой своей три вареных куриных яйца – символ начала жизни, ибо яйцо, как и семена ржи, суть одно и то же, и как из яйца непременно появится новая жизнь, так и зерно, получив нужное напутствие, должно в свой черед дать жизнь другим зернам.

Волов развернули, Светозар воткнул железный наконечник в землю, налег было на чапиги, но со стороны Киева долетел до слуха его далекий звон колоколов. Точно капель весенняя падали они с высокого берега Днепра и текли в осеннем воздухе над равниной умиротворяющими душу звуками. Светозар остановился, оборотился в сторону звонов, хотел было перекреститься, да удержался при отце, не одобрявшим измену вере предков своим сыном. Поэтому и кипарисовый крестик на своей груди Светозар носит, не показывая его другим, и молитвы при случае творит в тайне.