Иду на вы…

Святослав не удерживал его: вольному — воля… Но так ли? На сердце — кошки скребли. С малых лет был Святослав рядом с этим воеводой, тот на коня саживал его, учил владеть мечом, не однажды сказывал слово доброе о временах, в летах затерянных, однако ж и по сию пору светящихся дивно, да про отчаянные вряжьи набеги на дальние земли да про плаванья по великому Русскому морю на лодьях, да про города, в коих довелось побывать воеводе. Но и то верно, что поступить иначе Святослав не мог, коль скоро ратное дело, к которому готовил себя и Русь-матушку, ныне пребывающую в неволе, не грело сердце Свенельда. Чувствовал молодой князь: не по нраву воеводе, что стекаются к нему со всех концов росской земли лихие удальцы. Не однажды спрашивал: «Иль на войну наладился? Мыслимо ли это? Хельгова дружина посильней была, чем твоя, и то не устояла». Нередко добавлял с усмешкой, и про то доносили Святославу доброхоты: «А вьюноша-то не иначе как мнит себя заступою Руси. И то сказать: сидя на Ладоге, за каменными стенами, пошто бы не попугать агарянина? А ты с ним в Поле встреться. Тогда и поглядим, чего ты стоишь». Уж давно предерзостно вел себя Большой воевода, но Святослав, сдерживаемый Ольгиными послухами, а они пребывали около него в немалом числе, усмирял свой нрав. Но вот не сдержался и не жалел об этом, хотя на сердце ныло, но, скорее, оттого, что не хотел бы услышать из материных уст осуждения своего поступка. Доверял управительнице Руси, ее осторожности и умению вести дела, ладить и с теми, кто противился ее намерениям, благостным для Руси. Часто вставало пред очами Святослава дальнее, но еще не размытое летами, а как бы даже укрепившееся в сознании, возжегшее в душе огнь небесный. Он так и думал, что — небесный. Невесть откуда пришло к нему это понимание, может статься, из дальних далей, от Мокоши — матери, а она есть сущее, ко всеблагому миру влекущее тех, кто преклонил пред нею колена. Но не рабски покорно, а от сердечной сути, от любви к Истине, хотя и едва только взблескивающей средь тягот жизни, придавливающих не одного смерда, а и властных над себе подобными. Но не зря сказано: и придет время, и будет не скоротечно, не угнетающе, а свет даряще, и восстанет тогда мать — земля из пепла и воссияет в необъятной славе своей.

И восстанет из пепла… О, запамятуется ли, как мальчонкой увидел однажды обжегшее сердце и вострепетал в гневе, захлестнувшем его обильными горючими слезами. Горело ближнее от Вручия селище, где он в ту пору оказался с княгиней — матушкой, и люди бежали по улочкам и, посеченные гибкими, как змеи, саблями, падали на белую, в снежном обагрении землю и воздевали руки к небу, как если бы просили у небесного Владыки Сварога помощи себе ли, тем ли, кто еще не попал под копыта вражьих коней. Юный Святослав не сразу понял, что происходит, когда же понял, а может, даже не так, не понял — сердцем почувствовал ту беду, что разлилась по отчей земле, горько сделалось, и больно, и недоумение накатило: пошто же так, иль не властны россы прогнать сеющих смерть чужеземцев?

Княгиня увидела, как замутнило сыновью душу, сказала устало:

— Еще не время, княже… Наберись терпения. Придет очищение земель россов от возгордившихся сынов Яхве и обломаются они об нашу силу.