Иду на вы…

Хмур Свенельд, злая досада гнетет его. Уж которую седмицу он пребывает в своих вотчинах над многоструйной и сладкоречивой Припядью, а не придет в себя после того, как претерпел от Святослава. В покоях воеводских скучно ему, все-то опостылело, и добрых женок ласки не греют, и даже больше, раздражают. А это и вовсе непонятно, коль принять во внимание своенравие Свенельда и крепкую повязанность его с мирскими благами. Ныне он как бы про все запамятовал, вот и бродит по своим жизням, изредка забредая в становья да погосты, а иной раз, понабрав ватажку отчаянных людей, посещает лесные ловы, но и там даже если случается изловить сильного вепря, в длинноскулом, обожженном ветрами, задубленном на степном морозе лице не дрогнет и малая жилка, в потускневших глазах не просияет, все та же хмурость в них, холодящая и придавливающая сущее и в хорошо знающем его человеке, отчего тот норовит оказаться подальше от воеводы, не попасть под его горячую руку. Вот уж не ожидал Свенельд, что Святослав так быстро наберет силу и станет все вершить собственным умом, а его отстранит от ратного дела, как если бы он не был Большим воеводой, с кем считаются в росских землях, к слову которого прислушиваются не только захребетники, а и люди высоких родов, князья светлые навроде Рославля иль Дмира. Да мало ли кто еще!.. Что же он, Святослав, иль запамятовал про это? А что, как я подыму на него роды росские, иль не пойдут за мной?.. Но чувствовал Свенельд: не все так просто, и Русь уже не та, не совладаешь с нею, хотя бы и вставши во главе варяжьего войска, обломаются сыны холодного Севера о мощь россов. Невесть отчего так возмужал дух их, иль вправду крепился в противоборстве с агарянами и уж не одолеть его никому? Может, и так. Едва ль не каждодневно доносят послухи о столкновениях родовичей с отрядами иль отрядиками чужеземцев, во главе которых нередко стоят иудеи. Впрочем, тут он, Свенельд, может и ошибаться: не больно-то уважают сыны Моисея ввязываться в драки. Другое дело, уметь воспользоваться чьим-то неразумьем и повернуть это неразумье себе на пользу. О, Свенельд не однажды был тому свидетелем, и по первости возмущался, а чуть погодя стал недоумевать. Но было недоумение не больно-то стойкое, скоро уступило место чему-то щемящему, а вместе постыдному: в раздумьях своих воевода уходил невесть в какие дебри, делалось смутно и растолканно на сердце, и он не всегда мог понять происходящее в себе, относя это к чему-то чуждому его духу, однако ж время спустя в нем поменялось, и он уже спокойно воспринимал исходящее из души его. Это случилось, когда волею судеб Свенельд оказался с князем Хельгой в иудейском городе. Он тогда ходил по узким, затененным широколистыми деревами улочкам, тихим и как бы даже миросулящим, малолюдным, и, еще не зная, отчего это, взращивал удивление на сердце. Впрочем, ничего в нем не поменялось, когда он узнал, что малолюдье на итильских улочках, застроенных добротными деревянными домами, оттого, что приехавшие сюда из Хорезма и Ромейского царства иудеи заставили коренных засельщиков, где с помощью хитроумия, а где и силой покинуть отчие земли. «Стало быть, так надо, миром изначально правит сила, у кого она есть, тот и Господин». — Недолго раздумывая, решил Свенельд и с еще пущим интересом начал приглядываться к житью-бытью иудейского племени, и время спустя вынес о нем суждение, как о племени уверенном в себе и ничего не меняющим в духе, хотя иной раз иудеи старались казаться кем-то еще, а не тем, кем являлись на самом деле.