Иду на вы…

Приняла Великая река Святославовы лодьи, и встречной высокой волной окатила, как если бы испытала силу россов: не ослабла ль в походе, не притупилась ли? И вынуждена была признать: нет, не притупилась, не ослабла, и благости в себе не утратила и любви и уважения к сущему тоже… И то ладно. Иль можно сохранить в себе душу своего племени, если вдруг оборвется связь с сущим? Теперь уже и самый легкоумный в войске знал, нет, нельзя. Не то ли случилось с хазарами, почему они утратили в себе и уж не обретут?.. Отринувший свычаи дедичей иль восстанет снова? Не теплом тела, но теплом души жив человек.

Никто не мерил, сколько поприщ прошли по Великой реке, а только когда оказались на самом крутом изгибе ее, где она сближается с Танаисом, то и причалили к берегу, на котором встретили их буртасы, кочевья которых раскиданы по илистым распадкам. Буртасы помогли россам, и вот уж их лодьи заскользили по водам Танаиса, а чуть погодя приткнулись к песчаному мысу, откуда открывался вид на Саркел, крепость, огороженную высокими каменными стенами. Ставлена крепость была иудеями еще во времена благоверных киевских князей Аскольда и Дира. Против них и ставлена, чтобы держать в постоянном напряжении грады и селища Руси. Так, может статься, и захирела бы Русь-матушка, отрезанная от Ромейского царства и других державных земель, когда бы не обладали те князья высоким, сквозь леты прозревающим разумом. Они не позволили чужеземцу стронуть в душе у росса, ослабить дух его. Сами не однажды подступали с дружинами к той крепости, и, коль была бы на то воля Богов, то и взяли бы ее штурмом. Но, видать, тогда не приспело еще время. Отпущенное свыше не определяемо земными помыслами, но провидением Божьим. И, если уж отпущено было пройти Руси чрез боль и унижение, то и свершилось по сему, зато и укрепило ее и возвеличило меж другими царствами.

Россы, укрыв лодьи в широкой пойме, густо заросшей тальниковыми зарослями, поднялись на песчаные террасы, тут и встречены были конными ватагами бродников. Слух в степи быстрее ветра, потому и понаехали из самых дальних поселий, прослышав о продвижении войска Святослава, сыны вольного Поля, принявшие учение Христа из рук святого Кирилла, они не только были славными воинами, а и верными своему слову, и Святослав с уважением относился к ним, и со вниманием выслушал их, и не отказал им в их желании пойти с россами на Саркел.

— Да будет так! — сказал Великий князь Руси и разбил войско на три крыла и повелел им взять крепость в клещи. Там теперь, по словам бродников, сидели пайнилы, из тех, кто в свое время принял иудейскую веру, сами же иудеи, а вместе с ними и агаряне уже давно покинули Саркел.

Войско миновало широкую луговину, покрытую высокими сочными травами, после чего углубилось в густо заросший осинником и ольхой темно-коричневый лес, изредка обходило глазастые пятна таежных озер, близ которых были раскиданы поселья бродников. Ближе к вечеру войско подошло к крепости. Святослав со светлыми князьями и воеводами, не мешкая, объехал Саркел, мало обращая внимания на тех, кто стоял теперь на стенах и кто с обычным, ничем не прикрытым интересом, а кто и с ненавистью в прищуренных глазах наблюдал за победителем иудейского царя, и остался доволен расположением войска, сказал с удовлетворением в голосе:

— Теперь уж отсюда никого не выпустим. Город закрыт!

Седмицу простояли россы под Саркелом. Святослав отказался от приступа, не желая терять людей. К тому же он знал, сколь нетерпеливы пайнилы, тем более что они держали в крепости коней, которых надо было чем-то кормить. А как сказывали бродники, кормить-то их в крепости было нечем. А что может быть страшнее для степных людей, как не бескормица, способная в считанные дни оставить их безлошадными? И случилось так, как и предполагал Святослав. В начале второй седмицы распахнулись ворота крепости и оттуда выехало с десяток пайнилов во главе с канг-ёром, храбрейшим из храбрейших, они вели себя спокойно, зная про благородство князя россов. И прокричал храбрейший звонко и горделиво, что готов драться с тем, кто равен ему по силе духа. Авось да найдется таковой? Святослав усмехнулся и уж готов был отъехать, не обращая внимания на вызов канг-ёра, но россы вдруг тоже возгорелись, а пуще всех воспылал гневом Атанас, умоляюще говорил Святославу:

— Дозволь, княже, поучить маловера?..

Святослав долго не соглашался, но Атанас был упрям и, в конце концов, противно своему естеству, однако в полном согласии с настроением притомившегося от безделья войска, он дал согласие, и Атанас натянул на плечи кафтан с нашитыми на него железными бляхами и ступил ногой в круглое сарматское стремя. Рослый конь под ним слегка прогнулся, но тут же и совладал с тяжестью ноши и загарцевал на месте. А скоро и поскакал встречь канг-ёру. Схватка не была долгой; обломались копья о панцирную сетку, и воины взялись за мечи. Ловчее оказался могучий росс и рассек своего противника едва ли не до седла, и — победно вскинул вверх руки.