Песах, ныне редко выходящий из дворцовых покоев, со вниманием вглядывался в чуть затененные от времени, как бы даже что-то утратившие от прежнего звучания, письмена, а думал не об этом, не о том, что написано на тускло-синих пергаментных листах, а о времени, которого у него, по всему, оставалось мало: земное время подвигает лишь к перемене формы, а ему, царственному, возвеличенному не только иудеями, но и теми народами и народцами, что подпали под его власть, не хотелось бы отказываться от прежней формы, но ощущать бессмертие в душе, холодной и суровой, достойной возвышения среди Богом избранных. «Что я есть, — думал Песах, — Как не земной посох в руках Господа?..» Мысль сама по себе мало о чем говорила ему, тем не менее влекла его, дерзкого в суждениях, невесть к какому порогу, но только не к тому, что доступен живущему на земле обычной человеческой жизнью. Она как бы отстраняла его от остального мира, возвышала над ним. Это было приятно Песаху. Представлялась возможность видеть себя в ряду с другими, пускай и отмеченными Знаком небесного благословения, но стоящим выше их, одинаково с ним поднявшимися от земли и сумевшими воспарить над нею и повести за собой, подобно Вседержителю истинной Веры солнцеликому Моисею, тысячи неразумных своих соплеменников.
Все так… Но тогда почему у него на сердце непокой или что-то приближенное к нему? Отчего не радует даже уход в воспоминания о минувших летах, когда он стоял во главе могучего войска и с упорством необычайным продвигался в глубь чужих земель, захватывая города и оселья иноверцев и сея про меж них лютую смерть, ибо сказано Вседержителем духа иудейского: «Убей врага, убей жену и брата врага, убей детей его, чтобы, войдя в леты, они не подняли на тебя руку…»? Песах был тверд и непреклонен, даже если побежденный клялся, что никогда не пойдет войной на земли, где ныне правят его соплеменники, и детям и внукам повелит обходить их стороной. Он и повинившегося и раскаявшегося не оставлял в живых. Что есть раскаянье врага, как не проявление слабости? Надо ли, чтобы спустя время он отошел от нее и опять прилепился к силе?.. Песах был сыном своего племени, исто верил в его избранность меж другими народами и часто говорил:
— Что из того, что мы рассеянны по белу свету? Придет время, и сделаемся как един кулак, и вознесем его над миром. Да и что есть нынешнее рассеяние, как не стремление Бога чрез это укрепить дух наш?.. Лишь в муках и страданиях рождается народная крепь. После многих лет странствий осев в Хазарии и сделав ее землю своею, пусть и не обетованной (Это еще впереди!), испытав на собственной шкуре, что значит быть гонимым за веру и унижаемым, мы только укрепились в духе.
— Ты царь наш!.. — говорили Песаху не только в ближнем окружении, сверкающем златотканными одеждами, а и про меж простолюдинов-иудеев. — И мы пойдет за тобой хотя бы и на смерть!