«Иду на вы!» Подвиги Святослава

И стали бить. Мечом еще раз, уже без ножен, рубанули по голове, расколов череп, арабским клевцом-акуфием ударили по спине, пронзив насквозь, и долго еще рубили и топтали уже безжизненное тело.

В дверь личных покоев императора стали ломиться – это запоздало сбежалась на предсмертные вопли Фоки дворцовая гвардия. Цимисхий, раньше других потерявший интерес к телу своего врага, уже натягивал оставленные тем у кровати пурпурные сапоги – один из символов императорской власти. Позднее один мятежник про такие скажет – «Надев пурпурные сапоги, их уже не снимают». Действительно, их снимали разве что вместе с головой. Услышав грохот в дверь множества увесистых кулаков, Цимисхий отдал приказ чернокожему Аципофеодору. Негр сноровисто отделил от тела изуродованную голову жертвы и, подойдя к выходившему в коридор зарешеченному окну, показал жуткий трофей гвардейцам. Мгновенно воцарилась тишина, лишь несколько мечей из ослабевших рук звонко брякнулись на пол. Окованные железом двери личных покоев распахнулись, и в тишине перед гвардейцами предстал Иоанн Цимисхий. С мечом в руке и в красных сапогах.

Через секунду тишь под пурпурными сводами древнего дворца расколол отчаянный вопль наиболее догадливого гвардейца: «Иоанн цесарь! Слава самодержцу Иоанну Цимисхию!» – «Слава!» – подхватили остальные, падая ниц, к обутым в пурпур ногам узурпатора-братоубийцы.

Что ж, это на далеком севере дикие язычники почитали своим долгом умереть вместе с вождем… здесь же была просвещенная, христианская Византия. Не сказано ли в Писании: «Живой пес лучше мертвого льва»?

Довольный Цимисхий прошелся вдоль согбенных спин, отыскал одну, в ливрее придворного слуги. Ткнул пурпурным сапогом и, встретившись с исполненным преданности и обожания взглядом, мотнул черной бородой на черневшую разрытой могилой дверь опочивальни: «Прибрать!»

Труп убитого самодержца выбросили на улицу, под снег, где он и провалялся больше суток, прежде чем Иоанн вспомнил о нем и отдал приказ пристойно похоронить убитого им предшественника. А также государя, друга, боевого соратника, командира и двоюродного брата.

Поневоле вспоминаешь – тела убитых им Оскольда и Дира Вещий Олег похоронил под огромными курганами, по почетному обряду. Но то ж дикий язычник…

Все эти дни по улицам Царя городов разъезжали воины, провозглашая Иоанна, вкупе с маленькими царевичами, самодержцами ромеев. За ними следовал с юношами-слугами глава придворных евнухов Василий Ноф, сын Романа Лакапина от славянской рабыни. Этот прожженный интриган служил еще при дворе Рожденного в Пурпуре, после его смерти был отстранен и сменен на посту своим недругом Врингой. Он принял деятельнейшее участие в возведении на престол Фоки и был награжден высоким чином проедра, изобретенным специально для него. Отблагодарил он самодержца не менее активным участием в заговоре против него. Лев Диакон дипломатично определяет характер этого типа: «отличался предприимчивостью, изобретательностью и умением применяться к обстоятельствам». Проще говоря, Василий Ноф был законченный подлец. Незадолго до покушения осторожный и хитрый евнух «тяжко заболел» и слег в постель, однако весть о победе заговорщиков немедленно исцелила его, и теперь он с отрядом юношей-слуг следовал поодаль за воинами (но слишком далеко все же не отходил – кто его знает, как могли отнестись горожане к людям, столь громко радующимся убийству пусть нелюбимого, но все же государя) и возглашал славы и здравицы новому цесарю. Отметившись таким образом, он поспешил во дворец, где они вкупе с Иоанном приступили к государственным делам. Первым из таковых оказался указ, воспрещавший ограбления под страхом смертной казни. В просвещенном и богоспасаемом граде почиталось хорошим тоном выражать народное одобрение смене правителя, грабя дома сторонников его предшественника. Узурпатор с евнухом безжалостно лишили горожан столицы этого любимейшего развлечения. Вторым государственным делом было… но не будем спешить.