«Иду на вы!» Подвиги Святослава

Очень занятно, что удревняют христианство на Руси – вплоть до того же Андрея – его искренние сторонники вроде протоиерея Стефана Ляшевского. Его книга «История русского христианства: от Андрея до Владимира» недавно была у нас переиздана. Напротив, критики христианства, как, например, Игорь Яковлевич Фроянов в совместной с Фроловым и Курбатовым монографии «Христианство: античность, Византия, Древняя Русь», наоборот, отрицают даже довольно достоверные сообщения вроде известия о крещении Бравлина, считая возможным говорить о русском христианстве, самое раннее, с 944 года. И никто из них не замечает, что древность русского христианства говорит не за, а против него; не против, а за древнюю религию русов. Если христианство было известно русам полтысячи лет – и оставалось религией кучки маргиналов, значит, не так уж оно было привлекательно в глазах русов. Не приходится тогда говорить, что за язычество держались от невежества, пока не знали христианства; что язычество было «темнотой», мгновенно исчезнувшей, как только в комнату внесли светильник; пустотой, в которую вошло, тем самым отменив, прекратив, уничтожив ее, христианство. Не приходится рассуждать об особой предрасположенности русов к новой вере. И если через полтысячи лет после Северина недостойному сыну Святослава приходится развязать чудовищную гражданскую войну, уничтожившую 28,9% известных нам поселений Древней Руси, только чтобы сломить активное сопротивление введению христианства; если через век после этого варягорусский Новгород весь, как один человек, пойдет за волхвом против епископа; если другая варяжская твердыня, Муром, откроет ворота крестителям князя Константина, которого впоследствии назовут святым и равноапостольным, только еще спустя столетие; если основным аргументом христиан все это время будут меч и огонь княжьих дружин, пронесенный под полой на переговоры топор и камнеметные машины под муромскими стенами, то означать все это может только одно. А именно – победа в честном споре, на равных, христианам «не светила». Они могли сказать «Бог един» – и русы согласились бы с этим. Они могли сказать – «Бог принес себя в жертву за мир» – русы знали и это. Им просто нечего было сказать русам, нечего дать им, кроме чужой, ближневосточной мифологии и отвеку сладкого для иных соблазна безответственной избранности, приобщенности к «высшему кругу», к «Новому Израилю», к заведомым победителям в будущей окончательной схватке Добра и Зла. Небольшое количество подобных лиц и хранило русское христианство до крещения. Их дело несколько облегчала уже отмеченная мною особенность общества русов – там все было делом не личности, а рода. Община же во внутреннюю жизнь рода вмешивалась редко. Для того же Оскольда, если он действительно был потомком руга, крещенного Северином, христианство было наверняка просто семейным, родовым обрядом; факт же «братства во Христе» с императором Византии вполне мог стать откровением, произведшим в жизни и судьбе сподвижника князя-Сокола гибельный для него переворот.

Большинство же русских родов смотрело на христианство как на более или менее неприятное увлечение некоторых своих соплеменников. В целом их терпели – родичи все же, хоть и «уродьство» у них семейное.

Чем эта терпимость могла обернуться для иного руса, даже могучего вождя, говорит пример отца нашего героя и его посмертной судьбы. Но об этом – в следующей главе.

Князь уже начал! Убийство в Древлянской земле

– Что ты расскажешь?

– Все, что я знаю.

– Сколько их было?

– Около тыщи.

– Где твои тропы?

– Верно, за краем.

– Где твои люди?

– Там, где не сыщешь.

– Что с ними стало?

– Были другими.

– Что ты увидел?

– Пепел на плахе.

– С кем ты остался?

– С ветром, княгиня.

– Как ты вернулся?

– В белой рубахе.

Дм. Фангорн, «Князь»

1. Клевета

Каютъ князя Игоря…

«Слово о полку Игореве»

У колыбели нашего героя развертывается воистину детективный сюжет, достойный пера Честертона и гения его патера Брауна. Тень недоброй тайны лежит на обстоятельствах смерти его отца. Тень, расползшаяся на всю жизнь отца, поглотившая славу его побед и мощь созданной и управлявшейся им державы.

Уподобимся же почтенному патеру Брауну в рассказе «Сломанная шпага». Начнем с того, что известно всем. Начнем с неправды.

В Повести временных лет о последних днях отца Святослава рассказано так: