Иду на вы (СИ)

Древляне, кабы ринулись в лес гурьбою, так поди ушли бы. Не все, но многие. Стрелков-то в засаде было не богато, да и разить в потёмках им несподручно. Люди, однако, и без того огнём напуганные, встретив засаду, вовсе разума лишились - побежали к реке. Туда, где вороги кровавили свои ножи, добивая раненых гридней.

Нурманы встретили горожан радостно. Иных секли. Не из лютости, а для потехи. Кого вязали. А за бабами да девками гонялись, будто хорьки за курами.

В суматохе той многие потеряли сродников, чтобы после уж никогда не повстречать.

Еловит, не в пример прочим, дочь свою Загляду от себя не отпускал. Одною рукой скорняк крепко сжимал девичью ладонь, другою - рукоять топора. Им он и уложил выскочившего - откуда только взялся?! - нурмана. Уже, кажись, кромкою берега добрались до леса, как прямо на них вышел, широко и беспечно, будто для объятий раскинув руки, вражий вой. Не ожидал угрозы, за то и поплатился - топор скорняка аж застрял у него в вые. Однако, и Еловит не сумел выдернуть обратно своё оружие - следом подоспели трое соратников убитого, и старший из них, походя махнув мечом, легко срубил скорняку руку. Тот не сразу умер, но по милости Богов, чувств лишился и не увидал, как дюжий нурман, повалив его дочь наземь принялся рвать на ней одёжу.

Загляда кричала, пока могла, да сильник, впился ей в уста, кусая до крови. Девка лупила его что есть мочи по бокам, и тем ещё боле раззадоривала. Отбиваясь, она потянула за рукоять нож, что нащупала на вражьем поясе, и отчаянно ударила по ненавистному лику. Неумело, однако щеку сильнику глубоко рассекла. Тот взревел раненым зверем, взъярился и подняв над собою лёгкую девку, приседая, бросил её на своё колено.

Хрустнуло, будто валежина под пятой.

Нурман откинул безвольное тело и размазывая по щеке кровь зашагал прочь. Двое его сотоварищей остались.

-Проклятый медведь!-с досадой молвил один, глядя на девку.-Поцарапали его! Не уколовшись малины не нарвёшь. Такую красу загубил понапрасну!

-Погоди-ка!-отозвался другой, разглядев, что Загляда слабо скребёт ладошкой землю.-Жива она ещё!

Нурман перевернул тело и увидав перекошенный немым рыданием девичий лик, широко улыбнулся.

-Так и есть, жива! Хребет он ей сломал. Видать обезножила, ну так нам с ней наперегонки не бегать. Давай,-подмигнул он спуская портки,-задирай ей подол, пока не околела!

* * *

Годим с Боричем, сродниками их и челядью уходили Большими вратами. Всего боле двух дюжин людей набралось. Не к лесу шли, а к реке. Там у купчин загодя были припрятаны добрые челны. На всех, правда, места б не хватило. Так ведь, и добраться не всем суждено.

Крепкие мужи из челяди - всяк прежде вой, всяк с рогатиной да топором сноровист - прорубили путь, хотя, и сами многие полегли.

Однако, и купцов погибель не обошла стороной. Вражья стрела угодила таки Боричу чуть пониже затылка. Его не оставили, дотянули до реки, но брать с собой не стали. Укрыли тело в кустах, чтобы после, коли будет на то воля Богов, вернуться, да схоронить по обычаю.

Годим горевал по сотоварищу. Слёз, как вдова да дети не лил, но горевал. А при том, не запамятовал, что ведомо ему, где погибший хранит своё добро. Купцы ещё до осады не держали весь товар в Искоростене. Немалая его толика была раскидана по дальним весям.

Тот что в Искоростене остался - пропал. Какой не сгорит, тот из подпола после киевляне с нурманами разграбят. Убыток, но с долей Борича - не разорение.

О вдове да детях сотоварища, Годим, понятно, не забудет, но и сам в накладе не останется.

Киевляне пограбят да уйдут, а на будуще лето уже можно станет и торговать. Благо есть ещё чем. Ольга - не степной хан. Она в древлянские земли, чай, не разбойничать, но править пришла, а стало быть, без торгового люда ей не обойтись. Как знать, может после и в Киев перебраться получится. Киевским-то купцам, не то что прочим. И князь их не шибко обирает, и у греков с Киевом торговая грамота ещё Олегом подписана.

Затихали вдали крики побитых древлян да ликующей киевской дружины. Тихо подвывала на корме вдова Борича. Весла дружно плескались за бортами челнов. Дюжих людей осталось мало и Годим грёб с остальными. Без натуги грёб. Хотя давно уже позабыл про юные лета, а силушку не растерял. Хватит её ещё, чтобы пожить.

* * *

Эх, не даром Урхо в мирную пору не давал своим людям роздыху! Не даром вколачивал в них воинское правило искепищем рогатины - когда по гузну, когда по хребту, а то и по затылку. Ратники, случалось, серчали да злословили на лютого чудина. Зато, ныне из десятка он троих только и потерял. Да и те, покуда живы были. Двое, правда, изранены тяжко - дня не протянут, а один ничего, небось оклемается. Прочие же целы - ушибы да царапины не в счёт.

На бранном поле, какое устилали теперь порубленные да изувеченные, в суете середь киевских ратников, да полонённых древлян, Осмуд не вдруг отыскал бы Урхо. Тот сам заприметил верхового, и признав старого сотоварища, поманил к себе.