Иду на вы

            Славко достал, наконец, из напольной щели полуразвалившейся глинобитной печи нож. Он ощупал его костяную, сделанную под крепкую мужскую ладонь, рукоять, погладил широкое лезвие, с желобом для стока крови, и, с облегчением, опустился на скамью.

Длинная была эта скамья. Видать, отец с матерью, строя землянку, желали, чтобы много у них было детей.

            Да всему помешали половцы.

            Вон - на ноже – несколько глубоких зарубин, не иначе, следы от тех самых, их сабель…

- Ну, всё, хан Белдуз! – клятвенно прижимая к груди нож, прошептал Славко. – Жив не буду - убью!

            Половина дела была сделана. Нож был у него в руках. Теперь оставалось только придумать, как дотянуться им до самого сердца Белдуза. Нож длинный – три раза достать хватит!

            «Нет! – вдруг покачал головой, вспоминая крепкие доспехи осторожного хана, Славко. - В грудь его не ударишь. Зато горло… горло у него приоткрыто - вот куда надо метить!»

            Славко, тренируясь, машинально дотронулся до себя ножом, и только тут обнаружил, что его шея до сих пор обвязана ханской плеткой, а рукоятка ее болтается где-то на спине!

Примечающий все на свете, дед Завид, наверное, не успел разглядеть ее в темноте и спешке, а самому ему просто было не до этого!

Славко оглядел костяную, сделанную искусным мастером в виде змеи рукоять, длинную полоску сыромятной кожи. Хотел бросить на пол плеть ненавистного хана, да еще и плюнуть на нее. Но, поразмыслив, передумал и обвязал ею полушубок вместо потерянного вместе с налимом пояса. Какой никакой, а трофей. У степняков, как он слышал, потерять плетку – это пусть не такой большой, как потерять саблю или коня – но все же позор!

            Так как же убить ему хана?

            А вот как! Когда он въедет с отрядом в весь, неожиданно выскочить из землянки, броситься на него и воткнуть ему нож в горло: вот так! так! так!

            Славко несколько раз яростно ударил ножом в печь и обессилено опустил руку.

            Нет, не пойдет!

            Во-первых, как он дотянется до горла сидящего на коне хана?

            Во-вторых, тот, что стрелял в него с налимом, и двух шагов сделать не даст – насквозь проткнет своей каленой стрелой.

            И, наконец, это уж точно будет последним, остальные не дадут ему добежать до хана, не то, чтобы дотянуться до его горла ножом… Отцу, уж на что, говорят, сильный был, и то не позволили этого делать…

            Как же тогда быть?…

            Может, не выбегать никуда, а встретить его прямо тут? А что? Начнут ведь они обыскивать дома. Он спрячется за дверь – вот так…

            Славко встал за дверь и с готовностью выставил перед собой нож.

            … и как только половец войдет, р-раз ему в спину, дв-ва! А дальше, надеть его шапку, халат, вскочить на коня и – кто там в полутьме разберет – броситься к хану! А там – будь, что будет!

            - Нет, тоже не пойдет… - с сожалением покачал головой Славко.

Половец – народ осторожный, русскими печальному опыту хорошо обучен! Он сначала саблей или копьем раз десять проверит, нет ли кого за дверью и, только убедившись, что там никого нет, войдет в землянку. Они, разве что только убитых не трогают…

            «Хм-мм… гм-мм… убитых?»

            Славко мгновение подумал и стукнул себя кулаком по лбу:

            - Вот что делать надо! Притвориться убитым!

            Он картинно лег на пол и, рукоятью кверху, всунул себе под мышку отцовский нож.

            - Эх, крови для убедительности не хватает. И зачем я только от ханской отмылся? – вслух пожалел он и ахнул. – А чем клюква не кровь?!

            Славко мигом вскочил на ноги и, выскочив из своей землянки, бросился в дом Милуши. Без нее и малыша здесь было так непривычно и пусто, что он чуть не заплакал. Конечно, опытный дед Завид, спрятав людей в сугробах под снегом, сделает все, чтобы им было там даже теплее, чем в землянках, но…

Но времени долго думать об этом, у Славки не было.

Он ощупью разыскал в шкафчике под столешницей кринку с клюквой, которую Милуша строго берегла на случай простуды сына, и, отсыпав себе целую пригоршню, а затем, подумав, и другую – последнюю, мысленно попросил у нее прощения за такое воровство…

            Надо было спешить.

            Половцы могли появиться в любой момент.

            И Славко, по привычке плотно закрыв за собой дверь, бегом вернулся в свою землянку. Здесь он быстро растер у себя по груди раздавленные ягоды, и еще более убедительно изображая из себя убитого человека, разлегся на полу.

Однако, время шло, а половцев все не было.

Славко стал мерзнуть.

Тогда, решив, что всегда успеет распахнуть полушубок, он только покрепче запахнул его. Потом, подумав еще, потянул с лежанки и подстелил под себя овчинную шкуру.

Наконец, лег, задумался, сам не зная о чем. И даже не заметил, как провалился в глубокий, омутный сон…

4

- Фу, ты, Славко! Слава Богу, живой!– послышался сверху знакомый бас.

            Очнулся Славко от звука конского топота.

            И – будто не спал.

            Одинокий всадник ехал по веси.

            Вот он приостановился. Послышался скрип шагов. Тишина. И - снова топот коня, на этот раз явно к его землянке.

            Мысль работала быстро и ясно.

            Полулесная, полузвериная жизнь с малолетства приучила его самого, как лесного зверя, в любой момент быть готовым принять решение, отразить внезапный наскок, отстоять свою жизнь.