Иду над океаном

Понимала одно: не близок он ей, хотя и желанен. Не хотела, чтобы он видел в ней прежнюю женщину. А какая она новая стала — не знала сама. Женщина должна знать себя. Даже в самые беспамятные мгновенья должна быть в ней тайна, неизвестная никому и известная только ей.

…— Ну, здравствуй, Машенька, — сказал Волков, притягивая за плечи жену и целуя ее тихо, одним дыханием в упадок рта.

— Здравствуй, Миша, — ответила она.

Волков, сдерживая стук собственного сердца, стоял, вдыхая милое, родное душистое тепло. Только от одного этого запаха, от этого тепла, едва прикрытого пушистым серым платком, у него перехватывало дыхание. И он, склоняясь лицом туда, где платок открывал слепящую даже в полутемной комнате кожу над ключицами, подумал: «Сколько надо прожить с женщиной, чтобы она сделалась такой бесконечно желанной! Ведь почти двадцать лет…»

В доме было тихо, только сквозь открытое окно веяло осенним, едва ощутимым холодком и запахом опавшей листвы. Волков все крепче и все властней обнимал жену. И в ней помимо воли ее и помимо сознания ожило притаенное, припрятанное желание. Но она не подняла рук, а все так и стояла, безвольно опустив их, покорная и чужая. И думала в отчаянии: «Ну неужели он ничего не видит, неужели он ничего не понимает».

Она знала, что потом, после того, что сейчас произойдет, он встанет. И, большой, сильный, будет бодро ходить по комнате, закурит, и ей опять не будет места в его жизни. А если будет, то где-то на самом краю.

И, уже готовая покориться, сломленная своим собственным желанием и любовью к нему, она вдруг вспомнила об Ольге.

— Миша… — задыхаясь, словно вынырнув из глубины, где долго была, прошептала Мария Сергеевна, — ты ничего не знаешь… Миша, милый… Ну подожди…

Волков целовал ее шею, плечи, место, где начиналась ложбинка на груди…

Он почувствовал и прежде, как только увидел Марию Сергеевну, а потом, когда приехала Наташа, утвердился в своей догадке: дома что-то произошло. Но в другое время, в прежние его возвращения они откладывали все дела на потом. И ему вдруг послышалось чуть заметное раздражение в голосе жены. Он отпустил ее.

Только сейчас Мария Сергеевна подняла руки и коснулась пальцами его лица:

— Не сердись, милый мой, — тихо и серьезно сказала Мария Сергеевна, чуть откинув голову, чтобы лучше видеть. Она смотрела на него. Его серые глаза были темны.

— Это действительно очень важно? — Волков был еще обижен. Он хотел отвернуться. Руки Марии Сергеевны с ласковой настойчивостью удержали его.

— Я тоже очень рада, что вижу тебя… Знаешь, как рада? Даже дышать трудно. Я тебе сейчас все расскажу, если у меня получится… Только ты не горячись… Знаешь, Миша, от нас ушла Ольга…

— Как это — ушла? — недоумевающе спросил Волков. — Замуж вышла?

— Ушла. Она теперь живет у подруги. Они вместе работают. Подругу зовут Людой. Она студентка пятого курса в медицинском институте и старшая сестра в клинике… И ребенок у нее есть — девочка. И не замужем… Видишь, как много я знаю. — Мария Сергеевна при этом грустно усмехнулась.

Волков допускал мысленно все что угодно: замужество, болезнь, ну, наконец, несчастный случай, только не это.

Он отнял от своих щек пальцы Марии Сергеевны, отошел к окошку.

— Ничего не понимаю, — глухо сказал он. — Ушла… Почему? Что за бред!

А сердце уже болело, и он в глубине души считал, что несправедливо: там, на Севере, в такие напряженные ночи он думал о них обо всех, и он даже понял, как много не сделал для Ольги, чем обделил ее. А она вот не дождалась даже его возвращения.

Не оборачиваясь, он спросил жену:

— Что же теперь делать?

— Я не знаю, — тихо отозвалась она. — Если бы я знала.

Долго за спиной Волкова было тихо. Слышалось только дыхание Марии Сергеевны. Потом прозвучали ее шаги. Мария Сергеевна подошла к торшеру и включила свет.

— А впрочем, — задумчиво сказала она, — знаю. Пусть все останется так, как произошло…

— Ты была у нее? — все так же глухо, только еще тише спросил Волков.

Мария Сергеевна отрицательно покачала головой. Он думал, что она не ответила. Тогда он обернулся к жене.

И вдруг Волков отчетливо и холодно, как бывало с ним в полете, понял, что произошло у него дома. Словно со стороны увидел на мгновенье всю свою жизнь, жизнь своих детей. И эту женщину. Он глядел в ее лицо, освещенное мягким светом торшера, и не узнавал. Да и не хотелось ему узнавать, он искал то, чего прежде не видел и не знал.

Они долго были вдвоем в этой комнате, разделенные тем, что свалилось на них. У каждого был свой груз.

Умом Волков понимал все, что произошло. Он отчетливо сознавал, что виноват он сам. Такого не должно было произойти с ним, с Волковым. Он был почти убежден, что наполовину поправил дело там, на полуострове, на КП Поплавского, когда осознал, как далеко отошел от своей старшей дочери. А оказалось — что ничего он не поправил…

— Миша, — сказала жена. — Я почти трое суток не спала. А завтра у меня снова трудный день. Трудный и интересный. И важный. Мы еще поговорим с тобой обо всем… И нам нужно поговорить.