Иду по тайге

Возле гагары косой задерживаться не стал. То ли слишком уж глубоко вмерзла, то ли пахла рыбой. Обнюхал разбросанные вокруг перышки и ускакал в тальники, что тянутся вдоль вытекающего из озера ручья.

На рассвете там остановилось небольшое стадо лосей. Два крупных быка, лосиха и лосенок. Лосиха с малышом наелись горьковатых веток и теперь лежа пережевывали жвачку. Быки стояли рядом. Тихие, смирные. Тот, что ближе к ручью, раз за разом встряхивал головой. Пришло время сбрасывать рога. Левый рог отвалился еще вчера, а вот правый держался крепко, выворачивал голову на сторону, и лось чувствовал себя неудобно. Другой бык уже растерял рога и стал донельзя похож на лосиху. Только покрупнее и потемнее.

Многие считают, что рога лосю нужны для того, чтобы сражаться с росомахами, волками да медведями. У меня в охотничьей избушке висит красивая картинка. Разъяренный лось поддел на рога матерого волка. Другой волк, уже убитый, лежит на снегу. Третий, испуганно озираясь, удирает во все лопатки.

Заглянувший ко мне в гости старый эвен увидел картинку и давай возмущаться:

— Зачем неправду рисовать? Волк на сохатого никогда спереди не нападает. Он к нему сзади подбирается. Улучит момент, прыгнет и огромный кусок мяса из паха выхватит. Походит, походит лось, кровь из него вытечет, он и ляжет. А те волки, что перед мордой крутятся, близко не подступают. Они только отвлекают его маленько. У лося знаешь какая сила в ноге! Он что медведя, что волка насквозь пробить может. А рога лосям только осенью во время гона и нужны.

Волки — самые умные звери в тайге. Они даже «разговаривают». Увидят лося, соберутся в круг и стоят носом к носу, как будто совещаются. Потом все вдруг разбежались. Кто туда, кто сюда, а остальные в засаду. Подкрадутся к лосю и долго смотрят. Это они решают — стоит ли связываться? Если лось слабый — нападают. А если бык жирный, сильный — не тронут. Зачем рисковать без толку? Когда охота не получилась, волки сбегаются и давай друг на друга наскакивать. Прыгают, толкаются. Это они нервное напряжение так сбрасывают.

А то в декабре к оленьему стаду медведь пришел. Но оленей не тронул, только попугал и за перевал подался. Самая зима, ему бы в берлоге лапу сосать. И ягод осенью было много, жиру он набрал. Почему же шатался? Пошли мы против следа и на сопке берлогу нашли. Оказывается, волки беду сотворили. Медведица с пестуном рядышком залегли, они их и подняли. Два волка медведицу кружили, а на пестуна вся стая набросилась…

Вот видишь, они еще раньше знали, что с медведицей не сладят. Два волка ее отвлекли, а остальные пестуна в сторону отбили и разорвали…

Этот художник, наверное, сохатого в тайге и не видел. Походил только по зверинцу…

Почти сказка

Невенкай — речка маленькая, и все на ней маленькое. В омутах хариусы маленькие, на берегах тальники низкие, в тальниках зайцы ну прямо гномики в белых шубках.

Всю ночь зайцы паслись в долине, а под утро убегали на Баранью сопку. Там у них уютные спальни-дневки.

Осенью ушастиков собиралось больше двух десятков, а до весны доживало совсем немного. Беда в том, что у тропы, по которой зайцы любили спускаться к реке, лиса устраивала засидки. Обычно лиса больше надеется на свои ноги. Эту же, наверное, старость или недуг заставили охотиться из засады.

Вдоль канавы да за кустиками подбиралась она к камням и затаивалась. Ждет час, ждет другой. Глядишь, отправляется заяц на жировку. Ушки на макушке, большие глаза вовсю глядят, нос воздух нюхает. Не крадется ли росомаха, не принесет ли ветром лисьего или соболиного запаха? Не летает ли над сопкой голодная сова? Прыжков пять сделает, станет столбиком и слушает.

Кажется, можно дальше бежать. И только он приблизится к камням, как навстречу лиса — словно рыжий вихрь налетит на бедного ушастика и унесет в кусты…

День-второй не появляются зайцы у камней — бедой грозят они. Но слишком уж коротка у зайцев память. Глядишь, снова их туда потянуло, как будто другой дороги нет…

Шел я однажды к дальнему зимовью и на то место, где лиса пировала, наткнулся. Осталось от зайца ухо с черным кончиком и несколько комков шерсти.

Шагах в двадцати снова следы лисьего разбоя. Здесь даже уха не осталось.

Нет, этому нужно положить конец, решил я. И насторожил под кустом кедрового стланика капкан. Через неделю возвращаюсь. Где же тропа? Снег кругом. Всех зайцев патрикеевна выловила, что ли? Но нет, есть тропа. Только ведет она совсем в сторону, и как раз к тому кусту, у которого я насторожил капкан. Обогнул камни и охнул.

Вокруг куста снег выбит, сам куст помят, а под ним огромная лисица лежит. Уже и припорошить ее успело. А заячья тропа, не добежав до куста, разделяется на несколько тропинок. Они огибают лежащего зверя и снова сбегаются. Таких ручейков-тропинок я насчитал шесть. И чем ближе к лисе, тем они свежее.

И представилось мне. Ночь. Мороз такой, что слышно, как на речке пощелкивает лед. Над Бараньей сопкой висит луна. Тени от камней черные, сочные. У стланика извечный заячий враг лежит, и ушастые малыши ведут вокруг него торжественный хоровод.

Столовые и спальни