Идущая

Пару раз мимо троих с зубодробительным грохотом проезжали транспортные средства разной степени изукрашенности, и каждый раз Реана, отходя в сторону и стараясь не попасть под фонтан грязи, ужасалась: какой извращенец придумал по булыжной мостовой ездить на колесах без шин и рессор? Впрочем, если совсем честно, она слишком устала, чтобы её по-настоящему шокировали лошадиные яблоки посреди улицы, подозрительные лужи различного цвета и консистенции, но определенно органического происхождения, или (в районе забегаловок ближе к причалам) валяющиеся на каждом третьем пороге пьяные, или чуть ли поголовная вооруженность до зубов всех встречных (по крайней мере, нож был у каждого, от семилетнего тощего мальчишки, до старухи, торгующей яблоками). И ещё… Для какой-то части сознания это всё было очень знакомым, очень обыкновенным. Не потому, что она когда-то бывала здесь, нет, триста лет назад Ри ещё и в проекте не было. Просто всё здесь ничуть не отличалось от любого из городов Центральной равнины сто, триста, пятьсот лет назад. И Реда знала подобные закоулки так же хорошо, как Вика знала окраинные микрорайоны российских городов с их чахлыми скверами, бесконечными рядами гаражей, заводскими заборами с вечными граффити и классическими не слишком цензурными надписями, со старыми "хрущобами" где в подъездах воняет мочой, объявления начинаются словом "Господа!", а на лестничных площадках стоит запах пыли, кошек, лекарств и прокисшего борща. И улочки частного сектора без единого фонаря, настолько же длинные, насколько безлюдные, особенно по вечерам… Хотя нет, Реда — Кхадера — окраины Эрлони знала намного лучше, потому что одно дело, раздуваясь от собственной смелости, бродить вечером там, где не положено, оставив подружек играть в "классики" в родном дворе, и совсем другое дело — в неблагополучных районах жить. Особенно, в неблагополучных районах столицы. На окраинах Эрлони триста лет назад ни один дорожащий своей жизнью человек не решился бы показаться после захода солнца. Там, как в зыбучих песках, исчезали десятками, потому что из всех законов улицы знали только право сильного. Некоторые трупы прятали в каком-нибудь загаженном тупике, где они тихо гнили, кормя собак и крыс, а прочие раз в пять дней собирала по улицам, свалкам и сточным канавам городская стража, и безымянных жгли на площади Благословения, и приторный запах горящей плоти плыл над городом.

Ночной Эрлони — это мир, в котором каждый сам за себя, и не помогут ни мольбы, ни угрозы, ни улещивание, если нет силы и умения зубами выгрызть свое право на жизнь. Потому что тогдашний тэрко Эрлони, полный, томный тридцатилетний старик со светлыми волосиками, намасленными и вечно слипшимися, был лентяем и олухом. Его с удовольствием водили за нос все желающие, в том числе и многочисленные, как крысы, беспризорники под предводительством совершенно безобидного и хрупкого на вид (плюнь — переломится!) создания с огромными ледяными изумрудными глазами. Кхадера, зеленоглазая маленькая ведьма, которая, по слухам, умела оборачиваться рысью, и которой боялись безумно, даже когда ей едва давали на вид десять лет. Ночная королева города, ставшая потом императрицей, отлично знала свое королевство со всеми его закоулками, с целыми улицами публичных домов (где роль вывесок играли рыжие тряпки разной степени замусоленности), с "пьяными районами", где каждая вторая дверь вела в трактир, со скупщиками краденого, со скользкими мостовыми, вонючими тупиками, грязными потёками от окон вниз по стенам — и каменным кружевом храмов и мостов, и великолепными дворцами за отдельной стеной в центре города, выраставшими из всей этой грязи, как неестественно яркие ядовитые грибы в навозной куче…

Реана глубоко вдохнула, пытаясь прогнать оглушающе реальную волну чужих воспоминаний. У неё кружилась голова, но идти, кажется, удавалось ровно — во всяком случае, парни не реагировали. Скорей бы в Арнер, чтобы кто-нибудь мудрый и опытный разобрался со всем этим! "Ну при чем тут я? — жалобно спросила Реана у неведомых сил, для чего-то затеявших эту странную игру с её судьбой. — Я-то при чем? Это же нечестно, столько всего — и на одну меня!"

Она снова вздохнула — облегчённо, — когда воспоминания медленно утонули в успокаивающей неопределённости. "Клянусь Хофо, как сказал бы Раир, вот уж без чего я обошлась бы запросто, так это без чёртовых этих воспоминаний. Не чёртовых, то есть, — Рединых".