Идущие на смерть

Похоже, местных, истинных европейцев, такая логика поставила в тупик. Костин лишь с неподдельным безразличием на лице наблюдал за ними. Сам он никакой ущербности в предложенном варианте не видел, именно так в империи поступали последние несколько веков. За что, кстати, соседи русских часто ненавидели, но притом всегда боялись и уважали. Если же здесь этого не понимают… Вырождаются, значит, это без вариантов. Люди на планетах фронтира обычно скорые на подъем и резкие на ответ, здесь же не пойми что. Стоят, мнутся…

– Да что вы его слушаете! – взвизгнул вдруг один из мужчин, невысокий, с редкими седыми волосами. До того он стоял во втором ряду, практически скрытый широкими плечами односельчан, но сейчас они расступились, разом выставляя его на всеобщее обозрение. – Он их убил, они нас придут убивать! Надо его скрутить и выдать, пускай сами разбираются.

Толпа заворчала и, похоже, в голосе людей звучало одобрение. Ну, надо же, подумал Костин холодно, они боятся этих немытых арабов, те умерли, столкнувшись со мной, а теперь местные думают, что сумеют меня скрутить. Какая-то извращенная логика. Он повернулся к пленному:

– Этот нас сдал?

Мурад, уже переодетый в штаны и куртку хозяина, поношенные, зато чистые, быстро-быстро закивал головой. Костин хмыкнул:

– Надо же, так я и думал. А иди-ка сюда, мил-человек, покажи мне, какой ты храбрый.

Персонификация того, кому сейчас первому начнут бить лицо, пришлась мужичку не по вкусу, и он попытался сдать назад, однако там было не протолкнуться. Толпа – она, конечно, толпа, но состоит она все же из людей. Самых обычных, боящихся смерти и боли. И еще много чего, включая имперских офицеров. А потому, пока эта безликая масса не озверела, утрачивая инстинкт самосохранения, когда есть конкретный человек, который, считай, вызвался идти первым, его и вытолкнут вперед. Обратной дороги здесь не предусмотрено.

– А ну, стоять! Всем стоять! И ты, русский, тоже стой.

Народ и впрямь замер, даже тот предатель, без которого не бывает ни одного уважающего себя партизанского отряда, прекратил свои бесплодные потуги затеряться в арьергарде. Костин медленно, не делая резких движений, повернул голову, чтобы увидеть шикарное зрелище. Есть женщины в русских селеньях… В испанских, как оказалось, тоже не перевелись еще.

Мария, кто б сомневался. Всей своей необъятной персоной. Как там у Киплинга? И тяжелый карабин наперевес? Сейчас у нее в руках трофейный автомат, но это ничего не меняет. В той же песне, в конце, есть слова «я не кто-нибудь, я – белый человек». Итак, как минимум один белый человек, готовый взять в руки оружие и доказать всем свое право на эту жизнь и эту землю, в деревне нашелся.

Впрочем, нет, не один. Антонио встал рядом с женой, в руках второй автомат, копия первого. И дочь держит в руках старую, потертую двустволку. Держит привычно, уверенно. Видать, не все оружие сдали, и это радует.

– Эй, ты чего? Совсем сдурела? – толпа, видимо, оправилась от шока, и один из мужчин решил показать, кто здесь главный. Ню-ню. Автомат в могучих женских руках коротко плюнул огнем, и у самых сапог говоруна взлетел фонтанчик пыли. Тот шарахнулся назад, потерял равновесие и смачно рухнул на пятую точку. Остальные отшатнулись, и никто не попытался помочь упавшему встать. Он, впрочем, и сам не пытался, заелозил на заднице и принялся быстро-быстро отползать к остальным. Мария посмотрела и смачно сплюнула.

– Мужчины… – в голосе ее звучала горечь. – Какие вы, к дьяволу, мужчины? К вам приехали несколько уродов, показали стволы – и вы разбежались. И улыбались новым господам…

– Но-но, женщина… – кто это сказал, лейтенант не заметил, но Мария, судя по всему, отлично поняла. Узнала по голосу, наверное. Во всяком случае, автомат в ее руках чуть повернулся, будто выискивая цель, и продолжения не последовало.

– Да, женщина, – к горечи добавился вызов. – Женщина. И я не хочу, чтобы мою дочь разложили прямо посреди двора, как твою, Диего. Поэтому сейчас русские пойдут своей дорогой, мы уйдем своей. А вы можете оставаться, ничтожества. А пока вон с моего двора!

Поразительно, как быстро может рассасываться толпа. Вот они были – а вот их уже нет, хотя вроде бы не бежали, брели, едва ноги переставляя… Мария смотрела им вслед, зло, презрительно и сочувствующе. Потом резким злым движением закинула на плечо автомат и повернулась к Костину:

– Спасибо.

– За что?

– За то, что не дали им уподобиться. И оскотиниться. Мы уезжаем, спрячемся в горах. Там нас не найдут. А найдут, – она мимолетно коснулась пальцами приклада, – им же хуже. Но сейчас вы тоже уходите, потому что этот… Себастьян прав. Рано или поздно придут другие, и куда большим числом. Ты крут, русский, но с ротой не справишься.

Это мы еще посмотрим, подумал Костин. Может, и не справлюсь, а может, и наоборот. Но вслух он этого говорить не стал. Кивнул только и полез в пикап – там, в бардачке, он видел наручники, крепкие такие, старого образца железные браслеты, не утратившие за столетия актуальности. Достал, подошел к Мураду:

– Повернись. И руки за спину.

– Но…