Идущие сквозь миры

— А, — враз поскучнел тот. — Так работать я тоже могу. Да, ума не приложу, где достать кого-нибудь, кто как следует разбирается в этих бесовских железяках!.. Самолет ты, милейший, конечно, тоже водить не умеешь? — полуутвердительно-полувопросительно продолжил он. Я подтвердил его подозрения. — Вот дьявол! — выругался старикан. — Следующего пилота к пойлу на пушечный выстрел не подпущу. Ладно, что там у нас еще… Ты не содомит?

Я не сразу сообразил, что ответить.

— Я тебя спрашиваю: ты педик или нет? — рявкнул старик. — Если да — лучше сразу скажи. Имей в виду: такие у нас живут отдельно, а если лезут к нормальным — получают по рогам!

— Да ладно вам, почтенный, — вступился за меня парень. — Разве он похож на мужеложца?

— Кто похож, а кто нет — это не важно, — уничижительно отрезал Мур. — Стало быть, ты не педик? — Это уже опять ко мне.

Я помотал головой.

— Ну что — вслух сказать трудно? Да или нет?

— Нет, — тихо произнес я.

— Громче, — скомандовал Мур.

— Нет! — Мне захотелось запустить в расфуфыренного хама чем-нибудь тяжелым.

— Давно бы так! — Тот был, похоже, удовлетворен, что разозлил меня. — Стало быть, пойдешь к Ятэру, как он захотел. Какой ему толк от тебя — не пойму, да это и не моего ума дело.

— Хочу сказать, — встрял матрос, — мы ведь не ходим в его уровни, так что самое подходящее место для него!

— Не учил бы ты меня моему делу, матрос, я и без тебя знаю, что на его уровнях сидят только Кеатль, Горгий и Дагон…

— Жаль, что ты не умеешь летать, — сообщил мне сопровождающий, когда мы вышли. — У нас был один пилот, так нажрался до поросячьего визга и утонул. Где теперь нового взять — не знаем. Летчику жить хорошо — почти ничего не делаешь. Да, хотел бы я быть пилотом…

Из кабинета мы спустились в полуподвал, где расположился местный вещевой склад. Тут было великое множество одежды из всех, как я уже понял, миров. От разнообразия видов и фасонов прямо-таки рябило в глазах.

Но меня отвели в закуток, где одежда была более-менее знакомой.

Армейский камуфляж и бязевые кальсоны чередовались с рабочими спецовками, а те — с матросскими форменками и тельняшками. Тут же валялись распоротые тюки с бескозырками, фесками, огромными шляпами-зюйдвестками.

Связки грубых кожаных курток загромождали проход, а поверх них были небрежно брошены длинные китайские халаты из синей ткани.

Грудами лежала армейская униформа — с незнакомыми мне шевронами и нашивками, хотя на некоторых из них были русские буквы.

Были тут еще и совсем уж невиданные одежды, принадлежащие неизвестным, мне, во всяком случае, народам.

Тут, у маленькой печурки, на которой шипел чайник, сидели два немолодых, но крепких мужика.

Моряк что-то сказал им вполголоса, и один из них, пройдя куда-то в глубину склада и повозившись там минут пять, выложил передо мною полотняную рубаху без ворота, широкие свободные шаровары и суконную безрукавку, явно бывшую в употреблении.

Сверху он бросил клеенчатый плащ и бесформенную широкополую шляпу, рядом поставил крепкие, хотя и неказистые на вид кожаные башмаки, судя по фасону — солдатские.

— Пока вроде все. Давай переодевайся. А одежду свою собери и поаккуратней свяжи. А еще лучше: постирай сначала — тебе еще долго носить ее не придется.

Тут же переодевшись, я принялся торопливо сворачивать одежду, при этом вытаскивая из карманов те мелочи, которые обычно находятся в них, и перекладывая их в карманы шаровар…

Ключи от квартиры, часы-браслет, которые так и не успел сдать в ремонт, мобильник, кошелек. Последней в руках у меня оказалась записная книжка. Случайно я открыл ее на странице, где Нина записала свой телефон.

При взгляде на ее почерк я ощутил, как ледяная тоска вдруг хлынула в душу. Яркий электрический свет словно потускнел. Я замер с книжечкой в ладони, чувствуя, как слезы вот-вот хлынут из глаз.

Перемена, случившаяся со мной, не укрылась от внимания моих опекунов.

Перед ними прошел, надо думать, не один такой, как я, и они хорошо знали, как надо поступать в подобных случаях. Старший резким движением выдернул книжку у меня из рук и тут же швырнул в печку.

Теперь я даже благодарен этим грубым и суровым людям, их жестокой мудрости.

Но для того чтобы их понять, мне самому сначала потребовалось стать таким, как они. А тогда…

Я глядел, как исчезают в пламени странички, сворачивается коленкоровый переплет, и чувство было подобно тому, как если бы этот огонь жег меня.

— Вот так, парень, — невесело усмехнулся бородатый, — что поделаешь, надо перетерпеть.

Видимо, взгляд мой, обращенный на него, был весьма красноречив.

— Только не вздумай драться со мной. — Он продемонстрировал мне кулак с пивную кружку величиной. — Имей в виду: драться меня учил офицер из вашего времени, из этих, как его… ну, которые с неба прыгают.

Его товарищ, став позади, положил руку мне на плечо — то ли чтобы приободрить, то ли на случай, если я не внемлю предупреждению.

Боль постепенно схлынула, хотя тяжесть в душе осталась. Мне вдруг стало почти все равно, что будет со мной дальше…

Так, в полупрострации, я потащился следом за парнем прочь из ангара.