Идущий к свету

Спустя три часа Павел Ильич уже заносил Сашу в ее маленькую двухкомнатную квартирку в пятиэтажной «хрущобе» возле станции метро «Филевский парк». Левая нога девушки была в гипсе, брючину новых совсем джинсов пришлось бесцеремонно распороть почти до самого пояса.

— Павел Ильич, давайте хоть тут я сама! — Саша запрыгала на здоровой ноге к дивану в большой комнате.

— А где ваши родители? — Павел Ильич поставил сумки на пол и, подойдя к большому окну с балконной дверью, раздвинул занавески и, повернув ручку, высунулся на балкон. Свежий ветерок моментально оживил застоявшийся сухой воздух в комнате.

Был уже вечер, и солнце, уплывавшее к западу, зависло над зеленым массивом Филевского парка.

— А мои родители здесь не живут, да и не жили никогда. Эта квартира мне от бабушки досталась, а родители в Ленинграде, то есть в Санкт-Петербурге. Там у меня другая бабушка, мамина мама. Она болеет очень, у нее инсульт был, и они при ней все время. Ой, как болит, зараза! — Саша, полулежа расположившаяся на диване, потянулась к своей левой ноге. Торчащая из свежего гипса ступня сильно отекла и приняла ярко выраженный фиолетовый оттенок.

Павел Ильич, не закрыв балконной двери, подошел к девушке и осмотрел ногу пристально и внимательно.

— Плоскогубцы у вас есть? Где поискать?

— Должны быть в ванной на полочке. А зачем? Ампутировать лучше пилой!

Через пятнадцать минут гипсовая лангета уже была отогнута в тех местах, где она давила и перекрывала ток крови. Саше стало легче, и она блаженно растянулась на диване во весь рост. А Павел Ильич задумчиво смотрел на закат, стоя у окна и повернувшись к ней спиной.

— А кто за вами будет ухаживать? Родители же не могут оставить бабушку. Друзья? Подруги?

— Ой, даже не знаю. У меня все там, в Санкт-Ленинграде. Здесь нет никого. Андрюша вот был… А теперь…

— Если хотите, я могу остаться и помочь вам. Хотя бы на несколько дней.

— Да что вы, Павел Ильич! У вас что, время лишнее или своих дел мало?

— Нет, дел много, конечно. Но время у меня есть, пока хватало.

— А где вы сами живете? Вы москвич?

— Нет, не москвич, дом у меня далеко.

— А-а, понимаю! В Израиле? В Америке? А здесь по бизнесу! Ой, хотя какой бизнес?!

— Вы только с Андрюшей год в монастыре провели. Наверное, вы историк, исследователь? — Павел Ильич промолчал. Да, кстати, что за деньги вы мне сунули, откуда они у Андрюши? — она перегнулась через спинку дивана, открыла сумку и вынула сверток. Оттуда выпала толстая пачка стодолларовых купюр. Саша испуганно замерла.

Павел Ильич взял в руки свою сумку и вынул из нее три небольшие картины, выполненные на дереве, но с использованием современных красок и какой-то необычной техники. Эти то ли иконы, то ли картины написаны были с потрясающим мастерством и вызывали почти осязаемое чувство тоски и боли.

На одной из них был изображен апостол Петр; он запутался в своей рыбацкой сети, ячейки которой заполнены отвратительными гадами с лицами людей. Петр в ужасе пытается бежать от них за безнадежно удаляющимся от него по водной глади Иисусом.

На другой картине сам Иисус пытается вырваться из загона, сделанного по образу и подобию тернового венца, но и снаружи, куда он рвется, концентрическими кругами расположены такие же терновые загоны, а вся земля до горизонта безжизненная пустыня.

И наконец, на третьей картине был изображен апостол Павел, закрывающий лицо руками от пламени костра, на котором горит человек в шутовском колпаке, вероятно, Джордано Бруно. Судя по выражению Сашиного лица, от нее не ускользнуло явное портретное сходство персонажа с ее странным новым знакомым.

— Я вам сказал еще в поезде, что познакомился с Андрюшей в одной из, увы, немногих в Москве столовых для неимущих. Я зашел посмотреть, как поставлено это дело, а он был там волонтером и устроил прямо в помещении столовой небольшую выставку своих картин. Я купил все, и он поехал со мной организовывать еще одну столовую в монастырь молчальников. Настоятель давно пытался приспособить под это старую трапезную, но не было спонсоров. Там Андрюша принял обет молчания, там и умер. Я не только не давил на него ни в чем, но и не знал даже, что он не уведомил о своем отъезде самых близких людей. Мне не известно, почему он так поступил, но болезнь есть болезнь, тем более такая, не судите его. А что касается денег, то они ваши. Если есть еще какие-то наследники, которым это может принадлежать по праву, то отдайте им их долю.

— Не понимаю! Андрюша, безусловно, был очень талантливым художником, но сколько же здесь денег?

— Я заплатил по двадцать тысяч долларов за каждую.

— Они же не могут столько стоить!

— Не только могут, но будут стоить намного дороже, в сотни раз. Я редко ошибаюсь.