Идущий к свету

— Вы пройдете один. Ваш спутник подождет здесь. Он не нужен для беседы.

Услышав эти слова, подоспевший уже Анатолий Владимирович сразу расслабился и с готовностью сел на лавочку возле входа.

— Нет-нет. Вы пройдете во флигель, там вас ждет чай, кофе, телевизор и все, что пожелаете. Прошу вас.

Анатолий Владимирович скрылся в двери небольшой пристройки, а Павел проследовал за охранником внутрь главного здания. Дом был обставлен чрезвычайно изысканно, несколько картин, висевших в коридоре, свидетельствовали о хорошем вкусе и безмерном богатстве хозяина. Исходя из уже известных ему фактов и собственного многовекового опыта, Павел понимал, глядя на полотна, что скорее всего здесь и Гойя, и Веласкес были подлинниками. Стоимость этих шедевров не измерить никакими деньгами.

Его провели в каминный зал, окна которого закрывали тяжелые плотные шторы, освещение наряду с разожженным камином давали неяркие светильники, расположенные по углам. Кресло, куда усадили Павла, было расположено так, что его лицо освещалось одним из светильников достаточно хорошо, чего нельзя было сказать о втором кресле, в котором его уже ждал хозяин крупный старик с совершенно белой шевелюрой и такой же седой бородой. Павел практически не мог видеть его лица, старик сидел вполоборота к Павлу и задумчиво смотрел в горящий камин. В сторону посетителя он даже не обернулся.

— Я слушаю вас, Павел, ведь так вас зовут? — старик едва заметно заикался. — Думаю, что вряд ли вы персональный водитель Анатолия Владимировича и уж тем более вряд ли коллега этого сумасшедшего человека, и не радиоактивные материалы вы приехали мне предложить! Не так ли?

— Может, и вы представитесь, или мне называть вас, как этот идиот, «господин Михаил»?

— Да называйте как угодно, разве в этом дело? С именами потом разберемся. Итак? Ваши проблемы?

— Ответьте мне, зачем вы скупаете радиоактивные материалы, какого рода террористической деятельностью вы занимаетесь и чьи интересы представляете?

— А как вы думаете, с какой стати я буду отвечать на эти вопросы?

— Будете! Не лучше ли нам сесть как-то друг против друга? — Павел прекрасно знал о силе воздействия своего тяжелого гипнотического взгляда, вырабатывавшегося столетиями, и очень хотел использовать его в беседе.

— Знаете, я предпочитаю во время беседы сидеть у огня и смотреть на него. Вы уж простите старика за неучтивость! — собеседник медленно повернул голову и встретился глазами с Павлом.

Павел вздрогнул, он понял, что перед ним человек, которого ему не подавить ничем, такой же взгляд он когда-то уже видел и помнил его, но старый раввин, вызволивший его из римской тюрьмы, жил триста лет назад, и Павел даже не знал, когда он умер и где похоронен, их единственная встреча была последней.

— Вы, по-моему, ценитель живописи, — продолжил старик, поворотясь опять к камину.

— Да, я кое-что понимаю в этом, — ответил Павел, — но…

— Знаете, я и впрямь отвечу на все ваши вопросы, начиная, впрочем, с последнего. А пока можете полюбоваться на два моих недавних приобретения.

Он щелкнул тумблером на кресле, и в одном из дальних углов громадной комнаты включилось освещение, направленное на две картины в старинных тяжелых рамах. Павел направился к ним и на полпути остолбенел. То были картины Пьетро Нанелли, проданные им несколько месяцев назад через аукцион «Сотби».

— Не правда ли, хороши?! — в голосе старика явственно звучали иронические нотки.

Не дожидаясь ответа, старик продолжил:

— Итак, удовлетворю ваше любопытство. Представляю я себя и только себя, жизнь научила меня не декларировать никаких репрезентативных функций. А уж чьи интересы совпадают с моими покажет время. Далее. Уже тридцать лет, как я в этой безумной стране наладил скупку и сбор всего радиоактивного, что может быть вывезено отсюда для упомянутых вами террористических целей. И храню всю эту гадость здесь… и в некоторых других местах, чтобы этим не завладели другие.

— То есть вы не террорист?!

— Даже, извините, не иранец и не араб, хотя и родился я в Египте, впрочем, довольно давно.

Павлу казалось, что он сходит с ума: уж больно знакомыми были и голос, и интонация собеседника. Он отошел от картин и двинулся в сторону камина.

— А я родился в Иерусалиме. Вы, наверное, тоже бывали там?

— Нет! — сказал старик, и в голосе его послышалась безмерная печаль. — Мне нельзя ступать на землю Израиля.

— Не понял.

— Я тоже до конца не понял, но знаю, что это так. Два раза я пытался ступить на эту землю, но оба раза случались несчастья, едва я приближался к берегу земли обетованной.

— Какие же? Война Судного дня в одна тысяча девятьсот семьдесят третьем году или теракты? — Павел уже подошел вплотную к креслу старика.

— Нет! Первый раз вавилоняне, а второй столетия спустя римляне сжигали храм. И я прекратил попытки… Увы…

— Что?! Кто вы?!