Идущий от солнца

– Извините меня, Александр Тимофеевич. Тут моя давняя любовь в тупик зашла и тоже просится на другую планету. Вы, наверное, проголодались? Красной рыбы хотите поесть или рябчиков в сметане из оленьего молока?

– Ничего. Не надо. Мы не за этим прилетели.

Иван помог вывести Пегаса из вертолета и, взяв Марью Лиственницу за талию, спустил ее на землю, не пользуясь трапом.

– Дорогие мои, – неожиданно обратился Иван к подошедшим Федору Пантелеймоновичу и Майклу Мардахаевичу. – Трудно представить, насколько важен сейчас приезд Александра Тимофеевича Молчанова. Он настоящий друг северян. Он большой мастер по воспитанию тех людей, у которых чешутся кулаки и горят новые проекты. Во-первых, у нас есть теперь надежда, что жизнь человека на Земле не остановится. Во-вторых, этому замечательному предпринимателю я посвятил лучшие стихи. Сейчас самое время прочесть их. Пока горят костры и биороботы с планеты Одиссея еще не обнаружили нас.

– Иван Петрович, – перебил его Молчанов, – прошу прощения, но я хочу, чтобы моя жена тоже послушала ваши стихи. Вы не возражаете?

– О чем речь, Александр Тимофеевич, ей просто необходимо знать оду, которую я посвятил вам. И пилоту вертолета надо тоже послушать.

Молчанов любезно попросил свою жену Лену и командира вертолета спуститься из кабины вниз, и сразу захлопал в ладоши.

– Мы слушаем вас, Иван Петрович. В наше время мало кто пишет оды, и поэтому вдвойне интересно познакомиться с позабытым жанром.

– Мне, конечно, трудно так, сразу, – немного растерялся Иван от аплодисментов, – с корабля на бал. Но эту оду я выучил наизусть для того, чтобы Александру Тимофеевичу еще раз напомнить, с кем он имеет дело и что нужно будет предпринять потом после нашего серьезного разговора.

– Какого разговора, если не секрет? – неожиданно спросил американский профессор.

– Пока секрет. И не обижайтесь, Майкл Мардахаевич. Дело в том, что наш разговор будет касаться духа человека. Не его материальных возможностей, а духа. Таких понятий в американском менталитете нет. Его съел бизнес. Дух там чаще измеряется только в цифрах. До и после смерти человека. А если говорить об американском православии, то это, как не пыжься, как не восхваляй Америку, обычная материальная индустрия, основанная опять же на бизнесе, только православном. К сожалению, образ духа там существует только в присутственных религиозных местах. Как только человек покидает эти религиозные места, то сразу становится жертвой той цивилизации, которую он создал не на духовной, а материальной основе… Короче, о нашем разговоре с Молчановым любой земной не то что млекопитающий не должен знать, но даже солнце и звезды. А сейчас, прошу, не перебивайте и послушайте мою исповедальную оду, написанную классическим размером.

Александр Тимофеевич опять захлопал в ладоши, но первые строчки оды сразу насторожили его, и он, внимательно слушая, больше не улыбался и не хлопал.

Россия, Русь! Храни себя, храни!
От лжи храни, пирующих бандитов.
Они окрепли вновь и, злые, хитрые,
Пророчат новый кризис впереди!

– громко скандировал Иван Петрович. Порывисто, надрывно, как будто позади его была Москва, а впереди полчище фашистов, которых во что бы то ни стало надо было остановить.

Храни себя, как храм иконостас,
Безропотно, до слез, самозабвенно,

– неистово продолжал он, не сдерживая гнева и боли:

Одна любовь нам дарит перемены,
Одна любовь возносит к Богу нас.

– Браво! Браво! – неожиданно, словно сорвавшийся с цепи захлопал, а потом выкрикнул Майкл Мардахаевич. – Моя понял, что Пушкин не одинок! Моя верит в Россия.

Есть Солнце, разум, мудрость, красота —
Все это наши радостные блага…

– еще громче и надрывнее продолжил декламировать Иван.