Идущий в Иерусалим

Вот из-за угла нарисовался Нилыч с авоськой — сразу видно, человек из магазина при покупках. Раньше состоял в начальниках больших: бригадир каменщиков. Да вот через это дело — ну, наше обычное русское — много он скорбей претерпел. Спервоначалу понизили его за невыходы и появление на работе в задумчивом состоянии, а потом супруга его, будучи в немощи от превышения скорбей, погнала Нилыча из честно заработанных хором, от детишек  отстранила и сюда к нам определила. Оно, конечно, и ее понять можно: женщина она немощная, к рассудительности малорасположенная, и, что у Нилыча в сокровенных душевных глубинах неприятие бессмысленности бытия творится, – это ей понять не удалось. Только Нилыч у нас тут душой отогрелся, друзьями-товарищами, как клумба цветами, украсился и теперь — вон как — гумнами, как проспектом, хаживает. По нынешнему настроению в нем делаю внутренний вывод, что с утречка наш Нилыч освежился, потому так из него радость бурлит, что аж улыбается он весь.

Немного левее от идущего Нилыча по стене девятиэтажной новостройки ползает по своему обыкновению альпинист Сермяжный — фамилия у него такая. Раньше он все восьмитысячники покорял, но потом они кончились, загрустил он без работы и задумался. Когда проходит мимо, слыхать, как он про себя разговаривает. И все решает задачку, которой его научил мальчик в очках из седьмого дома. А условие ее такое: если умный в горы не пойдет, а в простоте обойдет ее сторонкой, то кто же есть тот, кто покоряет самые высокие вершины? И вот пока он, горемычный, не сумел отыскать решение задачки и новую достойную своему покоряющему таланту высоту, ползает вверх-вниз, будто муха.

Как и положено альпинисту, проживает он на самом верхнем этаже, да еще палатку на крыше поставил с флагом на антенне телевизорной. Там он зимними ночами на гитаре бряцает и хрипит, что де лучше скал могут быть только еще больше скалы. Иные соседи не совсем разделяют увлечения этого ищущего суть жильца, некоторые даже запасаются ведрами с водой, чтобы отбить ему охоту заглядывать в их интимные окна. Только разве можно такого бывалого человека от эдакой нужды водяным поливом каким-то отвадить? Эти поливания ему, как огурцу парниковому, только в радость. Он ведь там, на вершинах высоких, и не такое терпел. Там ему и камни самосвалами на голову падали, там ледники давили, как гидропресс тазик для варенья; лавины из него снеговика лепили. Да что там! Как он нам рассказывал, там даже воздуха почти нет, и он из баллона дышит, словно автомат для газировки. И уж в милицию его, горемычного, сдавали и даже в психическую машину сажали, только возвращался он и снова ползал по стенам, всем своим горским высоко­любием не признавая лифты и лестницы.

И только мы с Нилычем поболели за спортивно-прикладную форму знаменитого скалолаза, порадовались на красоту нашего двора и погожесть климата — и уж в поднятом настроении души ступил Нилыч в томную уютность нашего подъезда… как появился на моей любимой скамейке новый субъект местожительства. Слыхал я давеча краем уха, что новые жильцы въехали в наши апартаменты.

Тут нужно пояснить, что за слово такое у нас имеется. Как я уже докладывал, дом наш пожилой и много разного внутри него происходило. Так вот иногда с начальством — как вот с Нилычем — разные судьбоносные явления происходят. Как-то раз с самой Москвы один солидный человек с семьей приехали к нам жить. Так для него две комнаты соединили, чулан с окном переделали под ванную — получились самые натуральные апартаменты. Недолго тот начальник здесь пожил, дали ему квартиру какую получше, ну а хоромы его нам остались. Единственно, ванную пустили под общественное пользование, чтобы, значит, мыться телесно и стирать бельишко там какое всем домом.

Только что это за ванная, когда воду в нее нужно греть на плите полдня, да пока новую согреешь, давеча налитая остывает — так, поплещешься чуток, и все тебе тут. Ну, а чтоб помыться как у людей — это уж, будьте добреньки, в баню. Эх, славная у нас банечка, слов нет, какая намытая! Там и попаришься, и помоешься, ну а если потихоньку, то и постирать мелочевку разную можно. Опять же, в предбаннике мужички наши и пивком охлаж­даются, чтобы, значит, по выходе по полной программе отдохнуть. Хотя, признаться, чтоб по правде, мне эти все пивные дела в бане не очень по душе.