Читаем Идут гимназисты полностью

Вышли единицы. Пете стало стыдно за них, и он отвернулся.

Уже поздним вечером 9 февраля колонной выдвинулись к штабу, затем вышли на Большую Садовую, где влились ручейком в широкую колонну отступающего войска. У Пети дух захватило от массы бойцов, впервые собравшихся в одном месте.

У штаба Петя успел коротко попрощаться с мамой. Она была в слезах, и Петя понимал, что все слова безсильны её успокоить. Тогда он взял её за плечи, легонько тряхнул и, глядя прямо в глаза, произнёс:

– Мама, я вернусь.

А на углу Соборного и 1-й линии прощался уже Георгий. Здесь была драма: уходили трое, оставалась одна. У Марии Семёновны было слабое здоровье. О ней обещали позаботиться друзья, армянская семья Зарефьян. Их сын, Давид, тоже оставался.

Отец и дочь Верины ехали в санитарном фургоне с красным крестом. Точнее, шли рядом с ним. Всё шествие длинной колонны по пустынным улицам Нахичевани напоминало Петру крестный ход. Выстрелы внезапно смолкли и установилась мистическая тишина, нарушаемая лишь мерным топотом сотен пар ног.

По дороге батальон нагнало несколько отказников, вышедших из строя накануне. Что ими двигало? Вновь обретённая смелость или страх попасть под расправу большевиков? Их молча приняли в строй, ни о чём не разспрашивая.

Петя ушёл в себя. Он считал шаги, ощущал подошвами выпуклости мостовой и снеговые кучки. Чувствовал щеками поднимавшийся ветер. Спускаясь к Дону, пытался взглядом пронзить тьму, клубившуюся за рекой. Но, пока они не переправились по льду на левый берег, ни разу не обернулся. «Что толку? Я вернусь. Вернусь. Я обещал маме».

Лишь ступив на берег напротив станицы Аксайской19, он повернул голову в сторону оставленного города, тёмной массой поднимавшегося над Доном. Где-то вдалеке были видны отсветы от пожаров. Там осталась мама, и множество других людей, надеющихся пересидеть невзгоды. Среди них было немало офицеров, так и не откликнувшихся на призыв вождей Добровольческой Армии. Но Петя был уверен, что у них ещё будет повод пожалеть о своём выборе. Не для того ли, чтобы пристыдить нерешительных и разбудить спящих, затеян этот поход?

В Ольгинской20 был отдых и перестроение. Петя вспомнил, что захватил с собой томик Лермонтова и тетрадку с собственными стихами, в которую так ничего и не внёс с ноября, с памятной встречи с Георгием. Она уютно устроилась на дне вещмешка, обёрнутая в вязанный мамой шарфик. Он достал её, обмусолил химический карандаш и записал давно крутившиеся в голове строки:

Вихрастым мальчиком, с булыжной мостовой –

Ростовской ли, Нахичеванской? -

Шагнул в огонь войны я пусть не мировой,

Но беспощадной, злой, Гражданской.


Закона Божия в гимназии урок

Бал прерван выстрелом, сухим и неприятным.

Не перемену в этот раз сулил звонок,

А передел всей нашей жизни безвозвратный.


И вот сжимаю я озябшею рукой

Винтовку Мосина, и жив я, слава Богу.

Вчера мы приняли свой первый страшный бой,

Сегодня степь завьюжила дорогу.


А за спиной – не ранец, вещмешок,

И том стихов, что на привале душу греют.

Пускай жесток мой нынешний урок,

Его я вызубрю так твёрдо, как умею.


Кадеты, гимназисты, юнкера,

Мы на Ростов ещё раз оглянемся.

Взяла нас жизнь из безпечального вчера,

В которое мы вряд ли все вернёмся.


Он пробежал глазами написанное, поморщился. Конечно, ни в каком «страшном бою» он лично ещё не побывал. Но ведь это он не за себя пишет. А за всех, за всю добровольческую молодёжь, составлявшую значительную долю армии. К тому же он не сомневался, что его первый бой не заставит себя ждать.

Да, его, и без малого шесть тысяч живых людей – военных и гражданских – ждали заснеженная степь, многие вёрсты размокших дорог, пронизывающий ветер и враг, наседающий со всех сторон. Было непонятно, как примут их в кубанских станицах и сёлах. Явится ли помощь и от кого? И много иных вопросов, на которые не было ответов. Проще сказать, что их ждала неизвестность. Но всех согревало осознание собственной правоты и избранности: «Если не мы, то кто же?» И незримо витало в умах старое русское слово «честь», бывшее для них не пустым звуком, но сильной искрой, воспламеняющей дух, от которого и тело, и душа, превозмогая усталость и лишения, действовали порой так безотказно, что позже это причислят к чудесам. В небе разгоралась заря. Легендарный «Ледяной» поход Добровольческой армии начинался.


09.12.2021.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аббатство Даунтон
Аббатство Даунтон

Телевизионный сериал «Аббатство Даунтон» приобрел заслуженную популярность благодаря продуманному сценарию, превосходной игре актеров, историческим костюмам и интерьерам, но главное — тщательно воссозданному духу эпохи начала XX века.Жизнь в Великобритании той эпохи была полна противоречий. Страна с успехом осваивала новые технологии, основанные на паре и электричестве, и в то же самое время большая часть трудоспособного населения работала не на производстве, а прислугой в частных домах. Женщин окружало благоговение, но при этом они были лишены гражданских прав. Бедняки умирали от голода, а аристократия не доживала до пятидесяти из-за слишком обильной и жирной пищи.О том, как эти и многие другие противоречия повседневной жизни англичан отразились в телесериале «Аббатство Даунтон», какие мастера кинематографа его создавали, какие актеры исполнили в нем главные роли, рассказывается в новой книге «Аббатство Даунтон. История гордости и предубеждений».

Елена Владимировна Первушина , Елена Первушина

Проза / Историческая проза
Великий Могол
Великий Могол

Хумаюн, второй падишах из династии Великих Моголов, – человек удачливый. Его отец Бабур оставил ему славу и богатство империи, простирающейся на тысячи миль. Молодому правителю прочат преумножить это наследие, принеся Моголам славу, достойную их предка Тамерлана. Но, сам того не ведая, Хумаюн находится в страшной опасности. Его кровные братья замышляют заговор, сомневаясь, что у падишаха достанет сил, воли и решимости, чтобы привести династию к еще более славным победам. Возможно, они правы, ибо превыше всего в этой жизни беспечный властитель ценит удовольствия. Вскоре Хумаюн терпит сокрушительное поражение, угрожающее не только его престолу и жизни, но и существованию самой империи. И ему, на собственном тяжелом и кровавом опыте, придется постичь суровую мудрость: как легко потерять накопленное – и как сложно его вернуть…

Алекс Ратерфорд , Алекс Резерфорд

Проза / Историческая проза