Идут по Красной площади солдаты группы «Центр». Победа или смерть

Едва очухавшись от последствий бомбежки, Ганс первым делом перевязал порванную руку, наскоро выковыряв из раны засевшие там щепки, затем отодрал от одежды большую часть репях (до каких смог дотянуться), после чего предпринял попытку (безуспешную) отыскать пропавшую без вести фуражку. За этим нужным занятием его и застали подоспевшие подчиненные. Быстрый опрос, вкупе с осмотром поля боя, выявил, что набедокурили люфты знатно: помимо «KiTi», превращенной в груду искореженного лома, была разнесена на куски еще и одна из «куниц» второго взвода (причем командирская!) вместе со всем экипажем. Так что теперь от взвода осталась только одна машина. Кроме того, досталось и ротному тылу – сгорел один из грузовиков со снабжением. Шофер, правда, успел выпрыгнуть. Пехотинцам тоже перепало – погибло около десятка человек, и вдвое больше было ранено или контужено. Парк техники панцергренадерского батальона Баума сократился на один бронетранспортер, перевернутый близким разрывом бомбы. Только танкисты, вытянувшие на себе основную часть боя на переправе, не пострадали от авианалета. Их потери так и ограничились двумя сожженными и парой подбитых танков. Еще одному разорвало гусеницу противотанковой гранатой, но эта неприятность была исправлена силами экипажа в течение получаса.

Осознание того, что от налета чересчур невнимательных и излишне старательных коллег из люфтваффе его рота понесла больше потерь, чем за все предыдущие бои с начала кампании, отнюдь не прибавило Гансу настроения. Видимо, это отчетливо читалось на его лице, так как офицер связи люфтваффе, находившийся при штабе кампфгруппы, при его приближении сделал озабоченное лицо и как-то бочком отодвинулся за спину Баума, продолжая оттуда коситься на Нойнера с явным подозрением. Сам Баум уставился на Ганса с нескрываемым удивлением:

– У тебя что, бомбы от головы отскакивают? Я уж тебя в потери списал, когда твою жестянку сплющенную кверху гусеницами рассмотрел!

– Значит, долго жить буду. Если, конечно, летунам нашим больше в прицел не попаду. – С этими словами Ганс окатил гауптмана из ВВС таким взглядом, что тот поспешил отступить еще на два шага.

– Да ладно тебе, бывает такое, сам же все понимаешь. Выкрутился-то как? Правда, что ли, бомба от башки твоей срикошетила?

– Ага, от фуражки. Повезло просто – выпрыгнуть успел, а потом меня взрывной волной отбросило.

– Ну и везучий ты, черт! Четвертьтонная бомба под задницей взорвалась, а ему хоть бы что! – Отто восхищенно покачал головой, но тут же посерьезнел. – Потери большие?

Ганс, и без того мрачный, скривился, как от зубной боли.

– Приличные. Самоходок теперь только семь.

– Починить никак?

– Такое не лечится.

– Scheisse! Как не вовремя. Я только что связался со штабом дивизии – они подойдут не раньше завтрашнего утра. Нам нужно продержаться эти сутки любой ценой. Этот плацдарм, – Баум махнул рукой в сторону захваченного моста, – ключ к Сталинграду.

– Строим «ежа»?

– А что еще делать? Ты со своей ротой остаешься на этом берегу, на случай если драпающие «иваны» добегут сюда раньше, чем наша дивизия или танкисты из одиннадцатой.

– Гаубицы тоже здесь оставишь?

– Да.

– Нормально. Должны продержаться.

– Угу. Должны.

Продержаться удалось, причем не без помощи люфтваффе, но осадочек все же остался. И вот теперь, расположившись на высоком берегу Волги, спустя несколько дней после того памятного налета, едва не поставившего эффектную, хотя и печальную, точку в его военной карьере, Нойнер был практически готов простить летунам их недавнюю оплошность. Ганс, широко расставив ноги для устойчивости, стоял на броне самоходки и в бинокль обозревал раскинувшуюся перед ним равнину – впереди был Сталинград. Вернее, его северные окраины. Открывшееся зрелище… впечатляло.

Хотя нет, «впечатляло» – это явно не то слово, которое могло бы достойно описать ощущения от увиденного Нойнером пейзажа. Куда точнее было бы сказать, что Ганс был потрясен открывшейся перед ним картиной. Сталинград лежал в руинах. Сплошное нагромождение развалин до самого горизонта, на сколько хватало глаз, с поднимающимися кое-где дымами не до конца затухших пожаров и крутящимися на ветру небольшими смерчами из пыли и пепла. Мертвый город, строившийся десятилетиями и стертый с лица Земли за одни сутки – мрачный памятник возросшей мощи технологий разрушения.

Удар по Сталинграду, последствия которого наблюдал Ганс, был составной частью операции группы армий «Северная Украина» по уничтожению советских войск в малой излучине Дона. Идею этого удара выдвинул Рихтгоффен, он же со своим штабом и разработал план авиаудара, который должен был парализовать управление и снабжение войск Сталинградского фронта в решающие дни немецкого наступления. Эта акция считалась самостоятельной операцией ВВС, которая позволяла облегчить развитие наземного наступления. Вольфрам фон Рихтгоффен, ветеран бомбардировок Герники и Варшавы, вложил в это авианаступление, получившее красноречивое название «Молот ведьм», весь свой колоссальный опыт в делах подобного рода, и результат превзошел все ожидания.